Три ипостаси Божества

– Ты думаешь, я поступила глупо, когда проголосовала в пользу Аляски? – спросила она.

– Нет! – ответил Фрайпан, но сделал это слишком быстро, чтобы ему можно было бы поверить.

– Наверное, я была слишком наивной, чтобы доверять похитившим меня людям, а?

Задав этот вопрос, Садина понадеялась на то, что старина Фрайпан даст более правдивый ответ, хотя и понимала, что более нелепый вопрос вряд ли вообще возможен.

– Не могу тебе сказать, кому можно доверять, а кому нет, – сказал Фрайпан так, как когда-то говорила бабушка Садины, Соня – так же веско и так же медленно. У этих стариков особая манера говорить; произнесенные ими слова гораздо более увесисты, чем те же самые слова, но в устах молодежи, и именно за счет стоящего за их речами жизненного опыта – вот что делает их весомыми и убедительными.

Как бы Садина хотела, чтобы хоть малая толика мудрости, коей была наделена Соня, досталась и ей, но, увы, бабушка умерла много лет назад.

– И все-таки…

Садина смотрела на огонь.

– И все-таки как ты узнаешь, кому можно верить, а кому нет?

Старина Фрайпан сунул в огонь очередную ветку, словно давал понять: будь терпеливой, и ответ придет сам собой. После этого он выпрямился и произнес:

– Прежде всего верь себе и своему сердцу.

– То есть никому другому верить нельзя?

– Не торопись с выводами! – медленно проговорил старик. – Верь себе, и уже потом – тому, кто доверяет тебе.

Он поворошил палкой огонь, и взметнувшиеся искры огоньками отразились в его мудрых глазах.

– Единственная ошибка, которую ты можешь допустить, – это поверить тому, кто недостоин доверия.

2

Минхо

У Сироты нет родителей.

У Сироты нет ни братьев, ни сестер.

У Сироты нет друзей… Есть только враги.

Минхо вскочил и схватился за нож. И только тогда, когда он вытянул остро отточенное лезвие из ножен, он понял, что разбудили его не враги – его спутники готовили завтрак. Старина Фрайпан ломал ветки и бросал их в костер, Рокси нарезала коренья, Доминик мурлыкал под нос какую-то песню. Минхо, ни на кого не глядя, не спеша убрал нож. За оружие он схватился по привычке – пребывая поутру в зыбком пространстве между сном и бодрствованием, он не сразу был способен определить, где он и с кем, и ему чудилось, что он все еще Сирота, готовый стрелять, резать, наученный выживать. Не исключено, что его спутники знали о его боевых рефлексах, а потому никто не отваживался спать рядом с его ложем. Иногда, правда, его охватывал по-настоящему глубокий сон, и тогда он забывал о своей былой принадлежности к Остаткам нации, но чем дальше он уходил от своего прежнего житейского опыта, тем сильнее реальность била по его нервам, когда он просыпался.

Минхо поправил висящие на поясе ножны и напомнил себе, что теперь у него есть друзья, есть мама и, что самое важное, есть имя. И зовут его – Минхо.

– Оранж! – произнесла Рокси тоном, которым матери напоминают детям, что те не вполне правы.

– Да? – отозвалась Оранж, глянув на миску, которую Рокси держала в руках.

– Смотри!

Рокси протянула миску и показала ее содержимое девушке.

– Я думаю, что ты нашла не картофелину, а камень, – сказала Рокси. – Посмотри!

– Ничего себе! – рассмеялась Оранж, осмотрев протянутый камень.

Минхо никогда не слышал смеха Оранж, а та смеялась в точности так же, как это делали Садина и Триш.

– Оранж хотела сделать из наших зубов окрошку! – завопила, смеясь, Миоко. – Чтобы мы ею позавтракали!

Минхо смотрел, как Оранж перебрасывает камень из ладони в ладонь. Этим камнем она могла бы легко укокошить троих – в руках Сироты любой предмет способен стать смертоносным оружием.

А интересно, Оранж тоже, как и он, Минхо, по утрам чувствует себя не в своей тарелке? Ей, как и ему, уже не нужно делать те упражнения, которые они делали раньше – снижать сердечный ритм, сосредотачиваться, чтобы быть начеку? Сирот начинали тренировать, когда им исполнялось четыре года. Их готовили драться, убивать, выживать в любых ситуациях. До этого, пока Сироты не становились твердо на собственные ножки, за ними ходили няньки. А потом начинались тренировки. Самое первое воспоминание, которое Минхо нес в себе, относилось к эпизоду, когда Скорбящий Глейн заставил его убить волчицу прямо на глазах ее волчат. Да, он сделал их сиротами, но ненадолго – вскоре они разделили участь своей матери. Остатки нации и его сделали таким волчонком. Только он не погиб, а выжил.

– У тебя глаза открыты, но сам ты где-то далеко! – произнесла, глядя на Минхо, Рокси, и слова ее звучали скорее как вопрос, а не как ответ. У Рокси была своя, весьма странная манера приветствовать тебя по утрам, совсем не такая, как у матери Садины, которая неизменно говорила свое «проснись и пой!».