Три ялтинских зимы(Повесть)

Поставили Анищенкова. Уж ему, казалось бы, только и оставалось — верно служить. Как еще отвести удар от жены и единственного сына! Нет, и этот с первого же дня стал финтить. Дошел до прямого и откровенного саботажа. Попытался сорвать отправку людей на работу в Германию. И болван комендант поддался этому, наложил полные штаны при одном слове — туберкулез. Хорошо, что нашелся господин Динстаг, который объяснил кой-кому, откуда ветер дует. Середа одно время даже подумывал, что листовки и «Крымская правда» тоже дело рук Анищенкова. Так или иначе — попал в сепаратор. Но тоже настораживающий факт: не захотел быть с немцами.

Впрочем, что вспоминать. Дал Середа маху! А теперь надо крепче держаться за СД. Единственная надежда. Тем тоже в плен попадать нельзя. Цепляться нужно за них, как вошь за кожух, чтобы в последний момент не бросили. Служить исступленно, по-песьи, чтоб поверили: господин Динстаг еще пригодится. Городишко этот — зажать в клещи, чтобы пикнуть не смел…

Сегодня — 7 ноября, главный их праздник. Жди сюрпризов. Заглянуть бы этому городу в глаза… Взять железной рукой за грудки, прижать спиной к отвесной стене гор, посмотреть в глаза и понять, что еще он задумал…

Раздался звонок. Снял трубку:

— Середа слушает.

— Господин начальник, кто-то флаг повесил над электростанцией.

— Что? Какой флаг? — переспросил, хотя все уже понял.

— Красный.

Скрипнул зубами. Подумал было: «Ну…» А что, собственно, «ну»? Машина стояла у подъезда. Теперь одна была мысль: приехать на место и покончить со всем раньше, чем спохватятся немцы. Флаг заметил издали. Впечатление было такое, будто этот флаг работает. Несильный утренний ветер не давал ему обвиснуть ни на секунду.

— Гони! — приказал шоферу.

Середа не мог понять, почему флаг до сих пор развевается, почему его сразу же не сорвали. Нетерпение было чисто физическим. Хотелось поскорее выскочить из машины, броситься к металлической опоре, на которой вывешен флаг…

И тут увидел впереди на дороге сперва грузовик, а потом и хорошо знакомую легковую машину. Немцы стояли неподалеку от мачты перед табличкой с надписью «Minen».

ГЛАВА 24

Связная появилась накануне вечером. Чистов и обрадовался и подосадовал. Обрадовался, что Казанцев сдержал слово, прислал — уже из леса! — целую пачку «Крымской правды». Подосадовал же потому, что номер газеты был праздничный, передовая так и называлась — «Мы вместе с Родиной в дни Октября», и выпущена газета еще во вторник 2 ноября, а к Чистову попала вечером в субботу. Своевременно распространить ее было невозможно. Праздник-то завтра. Как тут не пожалеть! Ведь дорога ложка к обеду…

Связная явно устала. От еды отказалась, сказала, что неважно себя чувствует. Она и в самом деле, не смотря на молодость, выглядела какой-то грузной, отечной.

— Тогда — отдыхать? — предложил Чистов. Промолчала. Уже стемнело. Чистов послал дочку и старуху мать на разведку. Вера скоро вернулась и сказала, что все спокойно.

— Сиди здесь, — велел ей Чистов, а женщине кивнул, и они вышли. Возвратился Андриан Иванович вместе с матерью, которая что-то сердито ему выговаривала. О чем шла речь, Вера так тогда и не поняла, хотя слышала бабушкино бормотанье:

— Глаза у них, что ли, повылезли?

— Значит, некому было больше… — с непривычной для него резкостью оборвал Чистов. Покончив с одним делом, Андриан Иванович тут же переключился на другое. Не мог он примириться, что газета будет лежать без толку.

— В церковь завтра пойдешь? — спросил у матери, хотя и без того знал, что воскресные службы она не пропускает. Все еще сердясь, старуха буркнула что-то, но Чистов попросил:

— Возьми три листочка. Сунешь кому-нибудь. Только незаметно. Для матери это было не внове. Обычно сама вызывалась помочь. Но и это не все. А что если… У Трофимовых еще не спали. Пришлось снова просить мать:

— Сделай милость, поднимись к Елизавете Максимовне, придумай причину. Если Степан дома, шепни, чтоб зашел ко мне. А Степан должен был по всему быть дома — машина стояла во дворе.

— На ночь-то глядя? — усомнилась мать.

— Какая ночь, когда восьми, нет. Просто темнеет рано.

Ждал одного Степана, а вместе с ним появился и Михаил Васильевич. Кстати или некстати? Раздумывать поздно, да и какие теперь секреты от него? Протянул листок «Крымской правды».

— Вы уже читали? — спросил Трофимов.

Чистов отрицательно мотнул головой: не до этого, мол, было.

— Тогда я вслух, — сказал Михаил Васильевич. — Негромко.

Ответить отказом было все равно, что обидеть, да и самому интересно…

«Товарищи! Подходит 26-я годовщина тех великих дней, когда народы СССР, освобожденные от ига царизма и взяв власть в свои руки, начали строить жизнь по-новому…

…Фашизм, видящий рост нашей страны, несущий гибель ему, решил в июне 41 года напасть и молниеносно завоевать очаг мировой революции… Но враг просчитался, дорого обошлась ему эта вооруженная прогулка по нашей территории и теперь грозит их абсолютному уничтожению…»

Напечатано было — «прощитался», но в этом ли суть! Михаил Васильевич даже рассердился на себя за то, что не смог не заметить ошибки.