Три ялтинских зимы(Повесть)

«Наконец я стала поправляться, — рассказывала мне Мария Павловна в мой первый приезд в Ялту после ее освобождения. — Однажды, когда я еще лежала в постели, пришел навестить „городской голова“ Онищенко. Я, еще слабая после болезни, с возмущением отвечала на его вопросы, как я себя чувствую, не нуждаюсь ли в чем. У нас не было ни продуктов, ни топлива, хотя немцы сулили хорошую жизнь. И вдруг Онищенко, сидевший у моей постели, схватил меня за руку и сказал:

— Мария Павловна, дорогая, потерпите, скоро все будет! Ведь скоро наши вернутся в Ялту. Оказалось, он работал на немцев для виду, а на самом деле был подпольщиком. Позже мы с огорчением узнали, что при отступлении он был расстрелян немцами». Фамилия «городского головы» несколько искажена, но не в этом же суть… (Помнится, я прочитал эти записки в самом начале своего знакомства с материалом и все время вспоминал о них. Как важное свидетельство о Николае Степановиче держал их вместе с семейными письмами и фотоснимками брат погибшего. То было время бесконечного выспрашивания. Одним из первых я побеспокоил человека, который мог знать об Анищенкове больше других и уж во всяком случае должен был понять меня — сам пописывал и печатал разные истории. Визит Анищенкова к Марии Павловне я, конечно, преподнес в нашем разговоре как событие. Фашисты ведь с воинственностью и вызовом объявили, что никакие культурные памятники на Востоке не должны оберегаться и сохраняться — с их точки зрения они не имели никакой ценности. А тут чеховский Дом-музей!

— Он пришел в чеховский дом, когда узнал о болезни Марии Павловны!

— Это которой? — спросил мой собеседник. — Хранительницы, что ли?

Я чуть опешил: кто такая Мария Павловна, объяснять в Ялте не приходилось. Вот так, просто Мария Павловна была у нас одна.

— Мария Павловна — сестра Антона Павловича…

— Ну да, хранительница. Вы о ней не очень, она ведь тоже…

— Что?

— Не будь она сестрой Чехова, ее бы отсюда тоже это самое…

Что на это можно было сказать? Такого не проймешь даже тем, что Марии Павловне Чеховой в 1943 году было 80 лет…)

После прочитанного в «Науке и жизни» можно было не идти в чеховский дом, но я пошел, а потом повидался с Еленой Филипповной Яновой. Разговор с нею был долгим; обаяние, артистичность и лукавство красивой даже в своей старости гречанки сделали его приятным; однако, задавая вопросы, слушая ответы, замечая на себе доброжелательный, но внимательный, оценивающий взгляд, я иногда чувствовал себя, как человек, волею случая очутившийся в пустом и темном театре среди декораций. Пусть знаешь пьесу, пусть даже где-то видел ее, но этот отзвучавший вчера спектакль тебе не знаком и представить его себе, вообразить — неимоверно трудно, невозможно…

И все же встреча была нужной. Оказалось, что еще до прихода самого Анищенкова в чеховский дом Елена Филипповна побывала у него в городской управе. Надо было разведать, разнюхать, что за человек, чего ждать от него. Как ни была Елена Филипповна насторожена, Анищенков показался ей человеком порядочным. Не очень верилось, что на такой должности может оказаться кто-либо из приличных людей, но сердцу, интуиции не прикажешь — а они говорили свое.

И ведь ничего особенного сказано тогда не было: спросил о Марии Павловне, о самом доме. Тут важны были тон, отношение. И мелочи: принял сразу, попросил секретаря не беспокоить во время разговора, слушал доброжелательно. Что же касается слов, то слишком смелые слова могли только насторожить.

Этот визит предпринимался и еще с одной целью: Мария Павловна боялась, как бы гитлеровцы не превратили музей в проходной двор. Сменяющая друг друга на постое солдатня грозила самому его существованию. Нельзя ли тут как-то схитрить? Анищенков, подумав, согласился, что вполне, по-видимому, можно. План заключался в том, чтобы числить квартиру за майором, который с самого начала в ней поселился, даже после его отъезда на фронт. Так и было сделано. Правда, Елене Филипповне пришлось идти еще и к коменданту, но Анищенков и в этом всячески старался ей помочь.

— А что он сделал практически? Вот вы говорите: не было еды, топлива… Елена Филипповна посмотрела устало и грустно. К ней будто бы вернулась вся неимоверная усталость тех давно прожитых лет.

— Топливо? Привезли немного брикетов. Но, поверьте, тогда не менее важно было и это — почувствовать нравственную поддержку, услышать слова надежды. Да что слова! Просто намекнуть на что-либо такое и то нужна была большая смелость…

— Когда он навестил Марию Павловну?

— Зимой. Это было зимой.

Он приходил к ним незадолго до ареста.

ГЛАВА 15

Не обойтись без банальности: не дай бог дожить до того, что ты не только окружающим, но и себе самому будешь в тягость.

…В комнате было сыро и зябко. Окно выходило на подпирающую откос замшелую слепую кладку. С тех пор, как артель каменщиков в конце прошлого века начала поднимать эти стены и, наконец, накрыла их балками, в комнату ни разу не заглянуло солнце. Сюда не мог попасть даже случайный, отраженный соседскими окнами луч.