Три гроба

– Кто же это мог быть? – Вот-вот! Он или ничего не знает, или ему это приснилось. Ничего другого подумать я не могу, – холодно заметила Розетта. – На наши вопросы он постучал себя по голове и расстроенно сказал: «Я в самом деле не могу сказать…» Господи! Ненавижу тех, кто не говорит откровенно, кто себе на уме! Мы оба были очень недовольны. – Не в этом дело, – обеспокоенно сказал Менген. – Все эти обобщения ни к чему, если не рассказать, что делал я.

– Не рассказать о чем? – быстро спросил Хедли. Менген пожал плечами и, хмуро глядя на огонь, сказал:

– Я ему предложил: «Если вы узнали так много, то почему не пойдете на место этого ужасного убийства и не узнаете еще больше?» Это правда, я в самом деле был обижен. Но он понял мои слова в буквальном смысле, посмотрел на меня мгновенье и ответил: «Да, я пойду. Я должен убедиться». Сказал и вышел. Минут через двадцать мы услышали, что кто-то спускается по лестнице вниз. Видите ли, из комнаты мы не выходили… – Внезапно он умолк.

– Рассказывайте, – сказала Розетта, удивленно взглянув на него. – Мне все равно. Я хотела было выйти и пойти вслед за ним. Но мы этого не сделали. Через двадцать минут мы услышали, как он, находясь уже внизу, упал. Бойд выглянул. Дреймен лежал, скорчившись, лицо в крови, на висках набухли синие вены. Ужас! Конечно, мы сразу послали за врачом. Врач сказал только, что Дреймен бредит и вспоминает какой-то камин и фейерверки.

Эрнестина Дюмон молчала. Миллз сделал шаг вперед. – Разрешите? – начал он, наклонив голову. – Думаю, я могу кое-чем дополнить, если, конечно, прорицательница не возражает.

Лицо женщины было в тени, но Ремпол удивился, заметив, что ее глаза, когда она заговорила, гневно блеснули.

– Вам нравится прикидываться дураком? Хорошо. Я прорицательница настолько, чтобы знать, что вы не любите Дреймена и маленькая Розетта не любит его тоже, Господи! Что вы о нем знаете, о его симпатиях или… Дреймен – хороший человек, пусть даже немного сумасшедший. Он может ошибаться, может наесться лекарств, но в душе он хороший человек. Если он умрет, я буду молиться за его душу.

– Можно мне… э-э… продолжать? – спокойно спросил Миллз.

– Э-э… продолжать, – передразнила ого женщина и замолчала.

– Итак, мы с прорицательницей были в моей рабочей комнате на верхнем этаже – напротив кабинета, вы знаете. Дверь была открыта. Я просматривал какие-то бумаги. Потом наверх поднялся мистер Дреймен и вошел в кабинет.

– Вы знаете, что он там делал? – спросил Хедли.

– К сожалению, нет. Он закрыл за собой дверь. Я даже не представляю, что он мог там делать, ведь слышно ничего не было. Спустя какое-то время он вышел. Могу лишь сказать, что вышел он как-то неуверенно, тяжело дыша.

– Как вас понять?

– Мне жаль, сэр, но точнее я сказать не могу. Могу только добавить, что у меня возникло впечатление, будто он перенес какое-то большое физическое напряжение. Вне сомнения, оно его обессилило и приблизило апоплексический удар. Здесь разрешите поправить прорицательницу: этот удар не имеет никакого отношения к его сердцу. Э-э… могу добавить и то, о чем никто не вспомнил. Когда его поднимали после удара, я заметил, что его руки и рукава были в саже.

– Снова камин, – тихо буркнул Петтис, а Хедли повернулся к доктору Феллу.

И тут Ремпол увидел, что доктора Фелла в комнате нет. С его фигурой исчезнуть незаметно трудно, но он исчез. Ремпол подумал, что знает, – куда.

– Идите за ним, – приказал ему Хедли. – И смотрите, чтобы он не производил этих своих дьявольских экспериментов. Итак, мистер Миллз…

Выходя в темный вестибюль, Ремпол слышал, что Хедли продолжает задавать вопросы. В доме было очень тихо, и, когда внизу прозвучал телефонный звонок, Ремпол, поднимаясь по лестнице, даже вздрогнул. Проходя мимо приоткрытой двери в комнату Дреймена, он услышал хриплое дыхание, тихие звуки шагов и увидел на стуле саквояж и шляпу врача. На верхнем этаже свет не горел, и было так тихо, что Ремпол ясно услышал голос Энни, которая отвечала по телефону внизу. Несмотря на редкий пушистый снег, окно в кабинете доктора Гримо пропускало слабый красноватый свет заходящего солнца. Его лучи играли на пестром гербе, на скрещенных рапирах над камином, падали на белые мраморные статуэтки на полках. Казалось, полуученый-полуварвар Шарль Гримо где-то тут, в комнате, и смеется над всеми. Со стены, где должна была висеть картина, на Ремпола язвительно смотрело пустое место. Перед окном неподвижно стоял – в своем черном пальто, опершись на трость, – доктор Фелл, он наблюдал заход солнца. Когда скрипнула дверь, он не обернулся. Голос Ремпола, казалось, откликался эхом.

– Вы…

– Что – я? – обернулся доктор Фелл, выдыхая сигарный дым. – Что – я?

– Вы что-то нашли?