Три долі

– Он хоть с виду-то и ничего, а тонкая штука, – сказал пожилой козак, стоявший около бандуриста, опершись на свою дубинку, который и сам был с виду хоть и ничего, а тоже тонкая штука.

– А какие это у вас около Гадяча бородатые паны разгуливают? – спросил бандурист. – Вчера, как подходили мы к городу, так встретили двоих – этакие вельможные да гордые, одна пыха! Глаза этак вкось да под поволоку, носы вверх, губу нижнюю на сажень вперед…

– Это московские паны, гости пана гетмана, – объяснил молодой гетманский козак.

– Теперь еще поразъехались, – заметил его товарищ, – а прежде их еще больше у нас гостило.

– Поразъехались? Чего ж так?

– Да кто его знает, как-то уж теперь не то, что было прежде. Пан гетман и потчует их, и ласковые речи говорит им, а все не то. Слышно, и последние скоро уедут.

Наступило молчание и длилось несколько минут.

Слышны были шаги по улицам, паденье дождевых капель с садовой листвы. День занимался. Все освещалось, выступало из мрака, принимало свои настоящие очертания, точно кто понемногу приподнимал мглистое покрывало.

Справа раздалась медленная, мерная, уверенная походка, и между деревьями появилась высокая, видная фигура в темной рясе, направляющаяся к церковным дверям.

– Вот отец Михаил! Вот отец Михаил! – пронеслось между народом; кто сидел, поднялись с своих мест, кто стоял, опершись на дубинки, выпрямились.

Отец Михаил был, если можно так выразиться, чрезвычайно картинен. Почтенная осанка, строгие черты лица, смягченные кротким и ласковым выражением, седая, волнистая, похожая на каскад борода, спокойные движения, проницательные, светлые и, в то же время, совершенно безмятежные, сияющие глаза; все это представляло идеальный тип пастыря, каких приходится встречать чаще на картинах, чем в жизни.

По тому, как его все окружили, можно было заметить, что он пользовался большим уважением своих прихожан.

Бандурист тоже подошел под благословенье и подвел своего поводыря.

– Благословите, батюшка, – сказал он, – мы из дальних мест, пришли помолиться в богоспасаемый город Гадяч. Благословите, батюшка, и поводырку мою. Стараемся, батюшка, жить по-христиански, друг другу помогаем. Я не из одной печи хлеб едал, всего повидал на долгом веку, так вот могу ее наставить на путь житейский истинный, а у нее резвые молодые силы, так она меня, старого, где под горку сведет, где на горку поддержит… Надо помогать друг другу. В Священном Писании сказано: «Носите тяготы друг друга». Одною рукою и узла не завяжешь…

Отец Михаил, спокойно и кротко внимавший речам словоохотливого бандуриста, при последнем его выражении не то, чтобы встрепенулся – этого нельзя было положительно утверждать, – а как-то особенно пристально взглянул ему в глаза.

– Да, – продолжал словоохотливый бандурист, – сказано: одна головня и в печи гаснет, а ворошок и в поле курится.

Светлые, ясные глаза отца Михаила все так же проницательно, пристально, кротко и безмятежно глядели на бандуриста.

– Хорошо реке с притоками, хорошо доброму воеводе с…

– Разумные речи говоришь, – прервал спокойно отец Михаил, – все доброе на земле держится согласием православных, и каждый, по мере сил своих и уменья, обязан помогать ближнему. Издалека Бог принес к нам?

– Да почти что всю Украйну исходил, пока сюда добрался.

– Трудно теперь по дорогам?

– Голому разбой не страшен, всюду проходили благополучно.

– А каковы жита?

Отец Михаил спросил это тем же ровным, спокойным голосом, но с какою-то особой медленностью и внятностью.

– Такие жита, что хоть зелеными жать, так можно, – ответил странствующий бандурист своим обычным, беспечно-наставительным тоном, который вошел у него, казалось, в привычку, но тоже как-то особенно внятно и медленно.

– Пан гетман! Пан гетман! – вскрикнули щеголеватые козаки.

Все обратили глаза в ту сторону, откуда слышался стук колес и топот борзых коней.

Отец Михаил прошел в церковь.

Вид пана гетмана и пани гетманши был внушителен, как следует: атласы, оксамиты, золотые запястья и вышивки, драгоценные каменья и яркие цвета достодолжно соединялись с вельможною тучностью, спесивостью, развалистою походкой и изнеженным, бледным цветом лица.

Они величаво, как две тяжело нагруженные ладьи, проплыли во внутренность церкви, милостиво кивая головами в ответ на почтительные низкие поклоны простого люда.

Невзирая на эту величавость, некоторые, вероятно, ближе и лучше изучившие пана гетмана, нашли в нем, на этот раз, что-то необычное.

– Пан гетман сегодня пасмурен! – сказал один.

– Пан гетман сегодня невесел! – сказал другой.

– Что это пан гетман начинает задумываться? – задал вопрос третий.

– Я его встретила в четверг, ехала с хутора, – вмешалась круглая крохотная молодица, похожая на узелок, – так он такой ехал, точно хмара! Поводья опустил, голову наклонил, а брови так чуть не перекрестились! И такой он был…

Но дальнейшее описанье прервалось появленьем новых двух лиц.

– Братчиха! братчиха! – прошумело кругом. Бандурист обратил глаза на братчиху.