Три дня без чародея

Или он, Упрям, чего-то не видит?

Бурезов тем временем провел над кушаньями еще одним брегом, сказав:

— Не в обиду гостям, так положено… яства не отравлены, в чем я и не сомневался.

Князь пригубил вина, Бурезов отведал фруктов, бояре утянули со скатерти и за спинами растерзали жаркое. Упрям, мрачный, как еж на дереве, съел виноградину. Щука объявил:

— Ладожское представительство порешило Велислава Радивоича именно этим подарком порадовать. Скатерочка сорокатрапезная!

— Держать ее нужно в месте сухом, но светлом. Ночью она не работает, — взялся растолковывать Бекеша. — Да, и от пыли стряхивать не надо — обмахивать легонечко. Вот, прилагается у нас к самобраночке-персияночке перьевая метелочка. А вот и списочек слов — трижды трехвидные: для гостя дорогого (это уж явлено), для девицы красной (сластей поболее будет) и для друзей близких на праздничек (на ней уж поболее винишка).

Князь велел слуге принять дар и сказал:

— Уважили меня, ладожане. И вам, купцы, и тебе, Щука Острослов, и всему стольному городу — благодарность моя. Торгуйте самобранками невозбранно. Коли у чародея возражений нет.

— Какие же тут возражения? Дело благое, — развел руками Бурезов.

— А прочие скатерти такие же? — встрял Упрям.

На него покосились с неодобрением, однако Бекеша ничуть не смутился:

— Не совсем, но похожи. Есть двадцатитрапезные, большие — их по редкому случаю доставать советуют, на число гостей до полусотни. Есть простые, на дюжину человек. Есть охотничьи, на пятерых. Хороши — они влаги не боятся и в количестве трапез не ограничены, но приготовляют лишь то, что на охоте добыто. Скажем, подстрелил ты утку, завернул ее в скатерочку такую, и через минуту жаркое доставай. Удобнейшая в походе вещица, одна беда — ее стирать нельзя.

— Покажите, ладожане, и такие самобранки.

На Смотре купец и чародея, и помощника его слушать равно обязан. Бекеша пожал плечами и дал знак, его брат вынул из сундуков еще три скатерти. Разворачивали их уже без волшебного слова, чтоб запас не расходовать. Упрям придирчиво осмотрел их, наугад еще две вытянул. Спросил, какими нитями заклинание нашито.

— А по всему полотнищу, — ответил Бекеша. — Тута все нити наговоренные.

Славяне ткали самобранки иначе: чародей завораживал скажем, лен или коноплю, и волшебством растение напитывалось само. Потом свивались нити — тут уж от мастериц зависело, сколько магической силы перейдет в изделие. Ну а дальше — смотря по узору, что и как соткано — таким и волшебство будет. Довольно простая магия, чуть ли не повседневная. Хотя, Наум сказывал, в былые времена, как была придумана, много споров вызвала. Опасались тогда: а ну как славяне честь и стыд позабудут, перестанут очагу да государыне печи кланяться, перейдя на самобранное питание? Напрасная, конечно, вышла опаска. С одних чудесных скатертей кушать в итоге не очень полезно, да и накладно — это ж сколько их в дом надо принесть, чтобы на каждый случай жизни трапеза была? А запас-то в них не бесконечный. И, кроме того, всякий знает, что нет хлеба, вкуснее, чем родными руками испеченного, — этого никакое чародейство не подарит. Так что самобранки не заменили очага. Берут их, спору нет, — похвастать перед кем либо диковинкой угоститься, а вперворяд — на случай внезапной непредвиденной нужды. Княжеский двор тоже самобранки закупает — самые простые и дешевые, — и всегда запас в кремле имеется, если где беда приключится, неурожай, например, туда тотчас набор отсылают.

Штука в том, что славянские самобранки особых изысков не предлагали. А персы, значит, с каждой ниточкой в отдельности работают, за-ради роскоши.

Упрям рассмотрел узоры, проводя по ним пальцам. Ему не понравилось, что на пурпурной основе кроме золотого шитья, похожего на виноградные лозы, имеются еще пурпурные же нашивки. Словно невидимая часть узора… в них чувствовалась магия — но какая? Упрям и предположить не мог, какими оберегами ее выявлять — не хватало опыта представить, ибо каждая нить что-то свое несла.

Он оглянулся на Нещура. Тот чуть заметно качнул головой: не мое, не знаю. Бурезов смотрел в сторону, а князь наблюдал за отроком с плохо скрытым раздражением.

Делать нечего, ученик чародея отступился. Не все еще потеряно, в конце концов. Смотр — обычай важный, но по-настоящему работа Надзорного начинается позже: все дни волшебного торга он обязан следить за товаром, за продавцами да покупателями. И, в иных случаях, имеет право придержать даже товар, несущий печать Дозволения из самой Ладоги. Даже если сам разрешил на Смотре какую-то вещь к продаже — Надзорный может потом изменить свое решение, и никто не сочтет это зазорным. То есть если чародей не ошибется.

Ошибаться в таких делах нельзя. За обиду честному торговцу княжеская казна расплачивается золотом, а нерадивый Надзорный… даже думать не хочется.

— У меня нет возражений, — сказал Упрям, спиной ощущая недовольство князя со свитой.

Да что такое напел ему Бурезов?

Но это еще не самый важный вопрос. Гораздо важнее — ж самого Бурезова зацепить?