Три черепахи

— Так и запишем. — Синельников сел за стол, стоявший в углу, у двери, ведущей в комнату, где проявляются рентгеновские снимки, и вынул из папки несколько синеватых разлинованных листов. — Относительно Перфильева отвечать будете?

— Не надо, товарищ Синельников, все равно не подловите, — тем же тоном сказал Короткое.

Синельников и сам знал, что тут пустой номер, он сделал эту попытку просто на всякий случай.

— Хорошо, пусть Перфильев останется на вашей совести. Кто мог надрезать шланги?

— Например, Казалинский.

— Отвечайте точдо на вопросы. Почему «например»? Мог бы и еще кто-нибудь?

— Ну Казалидский,

— Это покушение на жизнь. Каковы мотивы? Почему он покушался?

— А это вы у него спросите.

— Вам мотивы неизвестны?

— Пока нет.

— Вы друзья?

— Можно считать и так.

— В каких отношениях были Перфильев и Казалинский?

— В деловых. Водку вместе не пили.

— С кем вы познакомились раньше — с Перфильевым или с Казалинским? — задал вопрос Журавлев.

— Приблизительно в одно время.

— А именно?

— Три года назад.

— Все-таки с кем раньше?

Коротков помолчал, словно бы взвешивая значение этого вопроса, и, кажется, не сочтя его серьезным, ответил:

— Ну, предположим, с Казалинским. Какая разница. — Синельников записал, посмотрел на Журавлева.

— У тебя все? — И обратился к Короткову: — Вам Перфильев дал прозвище «Отдел кадров». Кого он звал Клешней?

— Казалинского.

Все, что надо было установить срочно, они установили. Синельников слова посмотрел на Журавлева, подмигнул ему, положил листы протокола на папку, подошел к кровати.

— Прочтите и подпишите.

Коротков взял протянутую шариковую ручку.

— Я вам доверяю, товарищ Синельников. — Он подписал протокол, не читая.

— На сегодня хватит, — сказал Журавлев. — Поправляйтесь, мы еще поговорим.

Они вышли из больницы. — Да, ножичек нужен позарез, — задумчиво сказал Журавлев, сам не замечая, что сострил, хотя и не совсем умело. Это получилось смешно, но Синельников скрыл улыбку. Он относился к Журавлеву с уважением, и не по той только причине, что был лет на пятнадцать моложе. Журавлев был добрый человек и принадлежал к тому немногочисленному племени людей, над которыми легко подшутить и которые готовы поверить самой невероятной небылице. Зато в чисто профессиональной области он был на редкость трезвомыслящ, прозорлив и даже хитроумен. Самый продувной мошенник не смог бы его провести.

Он умел добыть факты там, где, казалось, были одни химеры. Как это в нем сочеталось, никто понять не мог. Синельников, во всяком случае, был рад, что дело попало в руки Журавлева… Они сели в автобус и до управления ехали молча, а когда сошли, Синельников предложил: — Зайдем к Ковалеву? Журавлев, кажется, угадал его мысль. — Пожалуй. Возможно, у него все уже определилось с Казалинским. Ковалева они застали с телефонной трубкой в руке. — А я вам поочередно названиваю — нет и нет, — сказал он. — Как на базе? — спросил Синельников. — Там раскопали столько — всеми излишками кровельного железа не укроешь. — Что это вдруг Казалинский так крупно прокололся? — Сам не пойму. Последняя ревизия — я ж тебе, кажется, говорил — проводилась три месяца назад. Тогда ничего не нашли. Они помолчали немного, а потом Синельников сказал, поднимаясь со стула; — Жалко выпадать из команды, но остальное не по моей части. Дальнейшее действительно не входило в сферу его деятельности. Он и так уже несколько — правда, совсем немного — вышел за рамки своих обязанностей в деле об утонувшем Перфильеве, которое теперь разрослось и приобрело совсем иной характер и окраску. — Не горюй. Мы тебя в курсе будем держать, — сказал не без иронии Ковалев. — Спасибо. Ты Казалинскому какую меру пресечения просить будешь? — Под стражу. Синельников повернулся к Журавлеву. — Короткову, надеюсь, тоже? — Пока мало оснований. — Они тут есть. А первым долгом очень тебе желаю ножичек отыскать. — Постараемся. — Какой еще ножичек? — заинтересовался Ковалев. — Он тебе разъяснит, — сказал Синельников и не упустил случая съязвить в ответ: — А вообще-то ножички — это не для тебя. Ты копайся в бумажках, вешай железки, считай усушки. Они пожелали друг другу удачи и разошлись.

Глава VII. ЛИНИЯ ПОВЕДЕНИЯ

Перед Журавлевым сидел Казалинский — плотного телосложения мужчина лет пятидесяти пяти, с загорелым лицом, с серыми усталыми, но недобро глядевшими глазами, с сединой на висках, в дешевом полушерстяном коричневом костюме. Пиджак был чуть тесноват ему в плечах, и, может быть, от этого он держался скованно, хотя по всем повадкам в нем чувствовался человек, привыкший не смущаться. При первой встрече он показался Журавлеву вполне интеллигентным, по крайней мере внешним видом и осанкой, но впечатление было ложным.

— Что вы мне подсовываете какую-то липу? — грубым, густым баритоном произнес Казалинский и швырнул на стол три листа, скрепленных маленькой металлической скобочкой.