Три черепахи

Будем считать, что деньги послал не Брысь. И телеграмму тоже. Тогда кто?

Ответ напрашивается.

Человек, пославший телеграмму и деньги, должен быть знаком с Балакиным, Шальневьш и Зыковым, знать ленинградский адрес. Он также должен быть осведомлен о семейной драме Шальнева и о том, что его сын Юрий живет в Москве.

Таким человеком мог быть Чистый.

Если же вернуться к преступлению на бульваре Карбышева, принять во внимание все выяснившиеся обстоятельства и спросить: кто мог положить в карман Шальневу паспорт Балакина? — вполне естественный ответ: Чистый.

Раз так, все концы сходятся. Правда, эта версия оставляет темными два вопроса: ради чего Чистый хотел убрать Шальнева и зачем столь сложно готовил преступление? Но тут ответить мог только сам Чистый…

Марат позвонил в половине двенадцатого.

— Порядок, Алексей Николаевич. — Выкладывай.

— Перевод послан в десять тридцать. Но не Балакин деньги посылал. Я фото предъявил, девушка категорически заявила: не видела таких.

— Значит, Чистый? Марат замялся.

— Видите ли, какое дело… Насчет Чистого у нее уверевности нет… Сначала я в числе трех его показывал — не узнала, а одного показал — вроде знакомое лицо.

— А что с телеграммой?

— Отсюда, из четыреста сорок восьмого, в Ленинград восемнадцатого июля не посылали.

— Слушай, Марат, спроси там: есть почта на проспекте Жукова, поближе к началу?

— Минутку.

Баскову вспомнились все его выкладки на этот счет, и ему пришла мысль: человек, посылавший телеграмму от имени Юры, чтобы вызвать Шальнева в Москву, для вящей убедительности должен был послать ее из отделения связи, ближе всего расположенного к дому, где живет Юрий Мучников. Надо полагать, Шальнев, знавший адрес сына, знал и почтовый индекс этого адреса. А получив такую неожиданную и такую желанную для себя телеграмму, он, наверное, сто раз разглядывал, не веря глазам, каждую букву, каждую цифру…

— Алло, Алексей Николаевич, — послышался в трубке голос Марата.

— Да.

— Есть. Триста восьмое отделение, проспект Жукова, три.

Значит, дом, где живет Юрий Мучников, всего метрах в ста от почты.

— Поезжай туда. Проверь все, как сделал с переводом. Я жду.

Через час Марат снова объявился.

— Я из триста восьмого, Алексей Николаевич. Такая же история. Отправлено в одиннадцать двадцать. Балакин — наотрез нет, Чистый — может быть.

— Оригинала нет? — Есть. Но печатными буквами.

— Изыми…

По рукописному тексту, исполненному печатными буквами, очень трудно установить, кому принадлежит почерк, зато по двум таким текстам можно определить, писал ли их один и тот же человек.

Марат привез оригинал телеграммы. Басков положил рядом оба бланка, поглядел на Марата и сказал: — Мы с тобой не графологи… Но похоже?

— Похоже, Алексей Николаевич.

Басков сунул бланки в конверт.

— Отдай графологам…

Баскову очень не нравилось в людях то, что он называл шаманством. Самую обыкновенную свою работу, за которую ему выдают зарплату, шаманствующий человек обставляет такими сложными мнимыми трудностями, что со стороны это смахивает на магию и волшебство. Чаще всего так делается с целью пустить пыль в глаза менее опытному коллеге или завоевать симпатии женщины. Но, как правило, это только вредит делу, а иногда и самому шаману.

Простой здравый смысл заставлял Баскова принять то, что само собой напрашивалось, хотя дознавательская практика ясно говорит: очевидное — отнюдь не самое вероятное.

Он пошел к начальству, доложил добытые данные и сказал, что считает наиболее правдоподобной и перспективной версию, согласно которой на Шальнева покушался Чистый. Начальник МУРа спросил, какие специальные розыскные мероприятия в отношении Чистого он может предложить. У Баскова таких предложений не было. Он мог добавить лишь кое-что из примет, полезных для розыска: преступники одеты в чехословацкие костюмы такого-то и такого-то цвета.

Поскольку ведется всесоюзный розыск Брыся и Чистого и поскольку они, так сказать, в одной связке, оставалось ждать результатов. Для оперативного работника нет ничего хуже такого пассивного состояния, но тут приходилось мириться…

Минуло почти две недели, а на след Брыся и Чистого напасть все еще не удавалось. По-видимому, они отсиживались в укромном месте.

Девятого августа ожидание наконец кончилось. Баскову из Ленинграда позвонил старший лейтенант Шустов.

— Есть письмо, Алексей Николаевич, — будничным голосом сообщил он, не подозревая, как празднично звучит это для Баскова.

— Кому? От кого?

— Шальневу. Подписано: «Саша».

— Откуда?

— В письме обратного адреса нет.

Праздник моментально померк.

— А штемпель? — почти крикнул Басков. — Почтовый штемпель на конверте есть?

— Есть, Алексей Николаевич. Послано из Харькова.

— Ну ты большой драматург, Шустов, — облегченно вздохнул Басков. — Вези письмо в городское управление пусть по телетайпу передадут сюда. А оригинальчик вышли. — Басков подумал секунду и добавил: — И заодно вот что: купи конверт, попроси начальницу почты, где мы были, тиснуть штемпель… Ну, скажем, одиннадцатого августа. И тоже вышли.

Через два часа Басков прочел короткое письмо, переданное по телетайпу: