Три богини судьбы

– Оптовик. Так, мелочь… В одном месте закупал – обувь, кожгалантерею, потом по магазинам пристраивал. Как это сейчас у них называется-то… баер, что ли… типа челнока, но малость посолиднее.

Катя слушала, боясь пропустить хоть слово. Они стояли в плотной пробке на Лубянской площади. И она не следила за дорогой.

– Не судимый, ранее ни в чем таком никогда, как говорится… Тридцать два года – другие женятся в это время, детишек заводят, а он… – полковник Елистратов достал из портфеля маленький ноутбук. – Вот он какой у нас…

Катя смотрела на монитор. Съемка была сделана в кабинете во время допроса. Но голос был слышен только один – голос следователя. Тот, кому он задавал вопросы, сидел, сгорбившись на стуле, безвольно опустив скованные наручниками руки.

Роман Пепеляев… Красивая фамилия у НЕГО, звучная. Катя не могла оторвать взгляда от человека в наручниках. Самый обычный, молодой. Лицо только вот у него какое… Глаза ввалились, скулы выступают. И никакого выражения на этом лице… Словно губкой стерли…

Тот майор, стрелявший в супермаркете, потом, ПОСЛЕ ВСЕГО, хотя бы реагировал, от камер закрывался, когда его в суд вели по коридору, пусть молчал, но хоть как-то реагировал, а этот такой… И бесстрастностью, невозмутимостью ЭТО не назовешь, это что-то иное.

– Тяжело на него смотреть, правда? – Елистратов обращался к Кате. – Чувствуется что-то… чертовня… Я уж сколько в розыске, всяких перевидел на своем веку, а тоже что-то того… глаза хочется отвести, не знаю, как это и назвать… чертовня, одним словом.

– Кажется, он ненормальный, – сказала Катя.

– Федор Матвеевич, как по-твоему? Шизик он?

Гущин, повернувшись с переднего сиденья, глянул на экран ноутбука – мельком, будто нехотя. И ничего не ответил.

– Приехали, тут направо, в Никитники.

– Здесь знак, въезд только с Варварки, товарищ полковник, – возразил Елистратову шофер.

– Давай проезжай, вон за церквушкой машины стоят и автобус ЭКУ.

Катя вышла. Надо же, Никитники – крохотный переулок-тупичок. Самый центр Москвы, до Ильинки, до Красной площади, до Кремля рукой подать. И от Главка, что в Никитском переулке, можно спокойно дойти пешком, прогуляться. Там вот Политех, бульвар, а здесь известная на всю Москву церковь семнадцатого века со знаменитым иконостасом. И где-то здесь, в этом милом, залитом солнцем переулке-тупичке, ЕГО ЛОГОВО?

К ним уже спешил сотрудник в форме капитана:

– Алексей Филлипович, – обратился он к Елистратову, – здравия желаю, товарищ полковник, – поздоровался с Гущиным, – мы представителя их фирмы сюда вызвали, аренда помещения на них записана, хотя фактически арендовал он, Пепеляев. Только вот ключи…

– У меня ключи, – Елистратов снова, как фокусник, полез в портфель и достал связку ключей, упакованную в пластиковый мешок для вещдоков. – Вот единственное, что при нем в тот вечер на Арбате было, кроме пистолета и запасных обойм. Да ты сам, Федор Матвеевич, знаешь, первый же его там обыскал.

Связка ключей на кожаном ремешке и ключница на «молнии». Катя вгляделась – самая обычная вещица, логотип какой-то… «Furla» – фирменная ключница, недешевая, Пепеляев – торговец обувью и кожгалантереей – мог себе такую позволить.

ИТАК, ЗНАЧИТ, ОН – ТОРГОВЕЦ ОБУВЬЮ. ОБЫЧНЫЙ ТОРГОВЕЦ ОБУВЬЮ И НИЧЕГО БОЛЬШЕ?

– В Твери кто-нибудь у него из родственников есть? Знакомых? – спросил Гущин.

– Троюродный брат есть, они давно не общались, мать умерла несколько лет назад. Соседей опросили, потом кое-кого из его бывших однокашников нашли. Наши туда сразу махнули, в Тверь-то. Так вот все про него только хорошее одно – Рома Пепеляев… Но общались с ним кто пять лет назад, кто два года назад, – Елистратов щурился, – но все лишь одно хорошее, добрые слова… И соседи тоже. Вежливый, мол… Думали, сразу сдаст квартиру, потому как сам-то в Москве постоянно, а он не торопился, мол, все, какие были, предложения не устраивали его – то приезжие с Кавказа, то семейство с ребенком маленьким, то платить не могут столько, сколько просит. Разборчивый, выгоды искал… Разве так сумасшедшие себя ведут?

– А почему его из института исключили, вы говорили, – спросила Катя.

– За прогулы, сессию не сдал. Его бывшие однокашники вспоминают – он уже тогда чем-то приторговывал, бизнес свой небольшой начинал. Трудно было совмещать. Только давно это было. Он и в Москве тогда еще не жил. Вон дом-то. Весь первый этаж – это их аренда под склад.

– Может быть, кто-то там в Твери знал его лучше, чем бывшие одноклассники и соседи? – Кате не терпелось все выяснить. – Возможно, девушка была?

– Мы что, по-вашему, работать со свидетелями не умеем?

– Простите, я просто спросила.

– Федор Матвеевич, а это что, сотрудница твоя? – Елистратов повернулся к Гущину. – А то, знаешь, дело все же наше целиком, посторонние нежелательны.

«Сейчас скажет, что я из Пресс-центра, – подумала Катя, – и погонит МУР меня взашей».

– Брось, не ерепенься, – Гущин подтолкнул московского коллегу вперед. – Я сам хотел спросить – связи-то хоть были какие у него по жизни?