Три аспекта женской истерики

Я скормлю свою тень телефонному автомату —
вместо монет,
чтобы услышать твой голос.
Любовь моя, мир затаил дыхание,
ожидая твоего пробуждения,
солнце отодвигает штору, чтобы прикоснуться к тебе,
и твоя девушка улыбается, слушая, как ты дышишь.
Глупые птицы поют, но кошки крадутся,
чтобы не разбудить тебя слишком рано.
Завтра пойдет дождь, потому что сегодня ты
пожелал увидеть осень.
Женщины начинают лгать своим мужьям при одном
взгляде на тебя,
а деревья теряют листья, не дождавшись твоего
возвращения в город.
Но ты ничего не замечаешь – ты смотришь на свои ладони,
пытаясь отыскать знак, который сделал тебя таким
несчастным.
Впрочем, право петь грустные песни принадлежит не тому,
у кого есть повод для печали, а тому, чей голос звучит
горестно.
Тому, кто просыпается в слезах, не умея вспомнить отчего.

Правда, три строчки в конце я потом выкинула, они какие-то нечестные.

А следующий текст был уже о его исчезновении. Любимые мной мужчины могут со всей уверенностью рассчитывать только на одну любезность от меня – хороший некролог. Вполне вероятно, я до сих пор не перестала его писать. Потому что невозможно остановиться. Пока я пишу, между нами еще что-то существует. И может быть, только они удерживают мою реальность от полного рассеяния, и, когда я закрываю глаза и двигаюсь ощупью, руки мои осязают единственное настоящее, на что можно опереться, – слова о нем.

Прошлой ночью мне приснился голос моей любви. Как будто он наконец вырвался и зазвучал, низкий женский голос, поющий без слов, прекрасный и грозный, как полки со знаменем. Он звучал над лугом, разносился над синими горами, и только во сне я поняла, по ком он поет.

Часть 2

«…все, что не убивает нас, делает нас инвалидами».

Линор Горалик

Любовь, как звезда Давида, нарисованная на спине, притягивает все пули, в том числе не предназначенные для тебя. Даже те, кто прежде был добр, начинают ее видеть и испытывают искушение, не говоря уже о случайных прохожих. И однажды Господь, который, вообще говоря, милосерден, разглядев между земных теней сияние этой проклятой желтой звезды, не откажет себе в божественном праве прислать фиолетовую молнию, которая поразит и звезду, и тонкую кожу, и грудь и, отразившись от креста, или что ты там носишь на шее, найдет сердце и разнесет его в клочья. Это неизбежно, и можно только просить – не сейчас, пожалуйста, еще не сейчас… А пока она, звезда, все жжет и жжет самое беззащитное место между лопаток, и только когда ты обнимаешь меня сзади и я прижимаюсь спиной к твоей груди, я чувствую себя спасенной.

* * *

Мы встретились в странный период моей жизни.

В финале «Бойцовского клуба» он подошел к окну и сказал, глядя на пылающие небоскребы: «Знаешь, мы встретились в странный период моей жизни». Вот после всего, что там происходило, назвать это «странным периодом» – очень круто. Со мной после этой фразы случилось что-то вроде маленькой истерики, но до конца я поняла ее только через несколько лет.

Мы встретились в странный период моей жизни. Десятого ноября, если хотите. Я уже две недели знала, что пропал мой милый. Было понятно, что добром это не кончится, но еще можно было кормиться слабенькой выморочной надеждой. С ним уже произошло все, что могло произойти, и мне оставалось только ждать новостей.