Он говорит о своей гениальности так, словно речь идет о паховой грыже.
— Вы слишком осторожны! — в голосе Лилли звучат нотки, от которых мне становится тошно. — Цель оправдывает риск. Разве я вам не нравлюсь?
Это уже черт знает что!
Лой жмурится, как сытый кот. Сейчас он облизнется.
— Что ж, — говорит он, — было бы любопытно состав генетический гороскоп нашего потомка.
Лилли бросает на меня торжествующий взгляд. Пауза затягивается.
— Давайте сыграем в тараканьи бега, — предлагает Тони.
— Тони историк, — поясняет Лилли. — Он всегда выкапывает что–нибудь интересное.
Тони достает из стола коробочку и извлекает оттуда двух тараканов. Один помечен белой краской, другой — синей.
— Выбирайте! — предлагает он мне.
— Где вы их раздобыли? — спрашиваю я.
— В энтомологическом музее. У меня там есть приятель.
Я выбираю белого таракана.
Тони ставит на стол деревянный лоток.
Лой наблюдает за ним со снисходительным любопытством, будто мы сами забавные и безвредные насекомые.
Игра идет с переменным успехом. После нескольких заездов я возвращаю своего таракана Тони.
— Надоело? — спрашивает он.
Я киваю головой. У меня так мерзко на душе, что еще немного — и я разревусь. Мне страшно думать о том, что Лилли… Уж лучше бы это был не Лой, а Макс.
— Это потому, что мы играем без ставок, — говорит Тони. — Представьте себе, что проигравший должен был бы пойти в соседнюю комнату и повеситься. «Висеть повешенному за шею, пока не будет мертв». Игра сразу бы приобрела захватывающий интерес.
— Что ж, это мысль, — усмехается Лилли. — Попробуй, Свен. Рыцарский турнир на тараканах за право обладания дамой. Очень элегантно!
До чего же она меня ненавидит!
Право, я не прочь попробовать, но мне не хочется подвергать риску Тони. Он, в общем, славный парень. Вот если бы Лой… Чего не сделаешь ради того, чтобы на свете стало одним лопоухим меньше.
— Ладно! — говорю я и пододвигаю лоток к Лою. — Выбирайте таракана.
— Я не играю в азартные игры, — сухо отвечает он. — Что же касается вашей затеи, то это просто идиотизм! Неужели у вас нет более разумных развлечений?
Тони неожиданно взрывается.
— А что вы нам еще оставили? — кричит он.
Лой пожимает плечами.
— Не понимаю, чего вы хотите.
— Работы! — орет Тони. — Можете вы понять, что и обычные люди хотят работать?!
— Разве вы не работаете?
— Работаю, — он одним махом допивает коктейль и немного успокаивается. — Я написал монографию о восемнадцатом веке, а кому она нужна? Кто ее читал? Да и какой смысл копаться во всем этом дерьме, когда я не понимаю, что творится вокруг? Чем вы там занимаетесь в вашем проклятом Центре?! Какие сюрпризы вы нам еще готовите? Господи! Иногда мне кажется, что все мы заперты в огромном сумасшедшем доме. Ведь есть же еще люди на Земле. Можете вы объяснить, почему мы ограждены от всего мира непроницаемой стеной? Не умеете сами сообразить, что делать, так учитесь у других! Весь мир живет иначе.
— Нам нечему учиться у коммунистов, — высокомерно отвечает Лой. — Уровень производства, достигнутый нами…
— Я ничего не смыслю в производстве, но думаю, что тот уровень не ниже… — говорю я. — Меня интересует другое — люди. Что вы сделали с людьми?
— Разве автоматизация не освободила их от тяжелого труда?
— Освободила. От всего освободила, а взамен ничего не дала. Может быть, поэтому мы перестали походить на людей.
— Глупости!
Мне не хочется больше спорить.
— Был очень рад повидать тебя, Ли, — говорю я. — До свиданья!
— Будь здоров, дорогой!
— Прощайте, Тони! Мы еще с вами как–нибудь сыграем.
Лой тоже встает. Он целует руку Лилли и небрежно кивает Тони.
Мы выходим вместе.
— Пройдемте пешком, — предлагает Лой. — Мне нужно с вами поговорить.
Я знаю, о чем он хочет поговорить.
Лой ставит рычажок на пульте против надписи «возврат», и мы поднимаемся на пешеходную трассу. Он сразу приступает к делу:
— Я хочу получить у вас кое–какие сведения о Лилли. Ведь вы ее хорошо знаете.
— Никто не может познать душу женщины.
Меня самого ужасает пошлость этой фразы.
— Я спал с ней всего три месяца, — добавляю я, и это уж пахнет стопроцентным кретинизмом.
Лой бросает на меня быстрый взгляд из–под насупленных бровей. Точь–в–точь как Макс на ту корреспондентку.
Я сгораю от стыда, но в душе рад, что разговор на эту тему уже не состоится. Целый квартал мы проходим молча.
На перекрестке затор. Равнодушная сытая толпа молча наблюдает движущуюся колонну молодых ребят. Они несут транспарант с надписью: «Лопоухие, придумайте нам занятие!» Очевидно, это студенты.
— Вы понимаете, что им нужно? — спрашивает меня Лой.
— Вам лучше знать, — отвечаю я.
— К их услугам все блага жизни, — задумчиво продолжает он. — Они ни в чем не нуждаются и могут заниматься чем угодно, в меру своих сил и возможностей, разумеется.
— Вот в этом–то все и дело, — говорю я. — Возможности непрерывно сокращаются. Вероятно, они боятся, что скоро даже те крохи, которые вы им оставили, будут отвоеваны вашими обезьянами.
— Обезьянами? — переспрашивает Лой. — Ну нет, обезьяны предназначены не для этого.
— А для чего?
Лой не спешит с ответом. Последние ряды демонстрантов уже прошли, и мы снова пускаемся в путь.