Тревожных симптомов нет (сборник)

Ольга Николаевна приготовила изысканный холодный ужин. Бутылка легкого итальянского вина, к чаю – ее знаменитый торт. Для Лукомского – кофе с коньяком. Я знаю его слабость.

Они пришли вместе. Лукомский, видимо, был слегка обеспокоен, Пральников же казался просто напуганным.

Ольга Николаевна почувствовала создавшуюся напряженность и начала потчевать гостей. Она с материнской заботливостью накладывала Пральникову в тарелку кусочки повкуснее и собственноручно налила ему фужер вина, который он осушил залпом.

Я уже было решил приступить к делу, как Пральников спросил:

– Послушайте, а это что там в пузатой бутылке?

– Коньяк.

– Можно попробовать?

Я посмотрел на Лукомского. Тот пожал плечами. Ольга Николаевна и тут проявила свойственный ей такт. Она достала из буфета самую маленькую рюмку. Я выполнил роль виночерпия и поднялся с бокалом в руке.

Я говорил о славной когорте физиков, пробивающих путь к познанию мира, о том, что все мы – наследники Ньютона, Максвелла, Эйнштейна, Планка…

– Птоломея, – неожиданно прервал меня Пральников. Он уже каким-то образом умудрился опорожнить свою рюмку.

– Если хотите, то и Птолемея, и Лукреция Кара, и многих других, которые…

Он снова не дал мне договорить.

– Кара оставьте в покое! Он все-таки чувствовал гармонию природы. Ньютон, пожалуй, тоже. А вот вы все – прямые наследники Птолемея.

– Это с какой же стороны?

– С любой. Птолемей создал ложное представление о Вселенной, но к нему на помощь пришла математика. Оказалось, что и в этом мире, ограниченном воображением тупицы, можно удовлетворительно предсказывать положение планет. Сейчас такой метод стал господствующим в физике. Вы объясняете все, прибегая к математическим абстракциям, заранее отказавшись от возможности усваивать элементарные понятия.

Тут вмешался Лукомский:

– Не забывай, Андрей, что при переходе в микромир наши обычные представления теряют всякий смысл, но заменяющие их математические абстракции все же дали возможность осуществить ядерные реакции, которые…

Пральников расхохотался:

– Умора! Тоже нашли пример! Да спокон веков люди производят себе подобных, хотя до сих пор никто не понимает ни сути, ни происхождения жизни. Какое все это имеет отношение к познанию истины?

Этого уже не выдержала Ольга Николаевна. Она биолог и никогда не позволяет профанам вторгаться в священную для нее область.

– Охотно допускаю, что вы не представляете себе происхождение жизни, – сказала она ледяным тоном. – Что же касается ученых, то у них по этому поводу не возникает сомнений.

– Коацерватные капельки?

– Хотя бы.

– Так… – сказал он, вытирая ладонью губы. – Значит, коацерватные капельки. Пожалуй, на уровне знаний прошлого века не так уж плохо. Сначала капелька, потом оболочка, цитоплазма, ядро. Просто и дешево. Но как быть сейчас, когда ученым, – он очень ловко передразнил интонацию Ольги Николаевны, – когда ученым известна, и то не до конца, феноменальная сложность структур и энергетических процессов клетки – процессов, которые мы и воспроизвести-то не можем. Что ж, так просто, под влиянием случайных факторов они появились в вашей капельке?

Я видел, как трудно было сдерживаться Ольге Николаевне, и пришел к ней на помощь, использовав, возможно, и не вполне корректный прием:

– Вы что ж, в Бога веруете?

Он с каким-то озлоблением повернулся ко мне:

– Я ищу знания, а не веры. Верить нелепо все равно во что, хоть в сотворение мира, хоть в ваши капельки. Между абсурдом и нелепостью разница не так уж велика.

Лукомский еще раз попытался исправить положение.

– Зарождение жизни, – сказал он, – это антиэнтропийный процесс, где обычные вероятностные законы могут и не иметь места. Мы слишком мало еще знаем о таких процессах, чтобы…

– Чтобы болтать все, что придет на ум. Не так ли?

– Совсем не так!

– Нашли объяснение образованию симфонии из шума. Антиэнтропийный процесс! А дальше что? Вот вы, – он ткнул пальцем по направлению к Ольге Николаевне, – считать умеете?

– Думаю, что умею.

– Не в том смысле, сколько стоит эта рыба, учитывая ее цену и вес, а в том, сколько лет требуется, чтобы она появилась в общем процессе биологического развития.

– Мне не нужно это считать. Существует палеонтология, которая дает возможность хотя бы приблизительно установить…

– Что между теорией изменчивости и естественного отбора, с одной стороны, и элементарными подсчетами вероятности случайного образования сложных рациональных структур – с другой, непреодолимая пропасть. Тут уже антиэнтропийными процессами не отделаешься!

Я понял, что пора кончать, и подмигнул Лукомскому.

– Ну что ж, – сказал он, вставая, – мы как-нибудь еще продолжим наш спор, а сейчас разрешите поблагодарить. Нам пора.

Судя по всему, он был в совершенной ярости.

– Ну как? – спросил я Ольгу Николаевну, когда мы остались одни.

– Трудный ребенок! – рассмеялась она.

Думаю, что это было правильным определением. Насколько я знаю, Семен Пральников до самой смерти тоже оставался трудным ребенком.