Тревожных симптомов нет

Становилось ясным многое. И то, что начатая до болезни диссертация казалась мне теперь китайской грамотой, и обуревавшее меня в последнее время стремление писать.

Впрочем, сейчас все это уже отходило на второй план. Важно было, та женщина по праву назвала меня своим мужем. Все остальное не имело значения, даже три месяца, которые предстояло провести в туберкулезном санатории.

Душа напрокат

Игорь Павлович Тетерин, модный и преуспевающий литератор, подошел к окну и задернул плотнее синие шторы. В кабинете сразу стало уютнее.

Тетерин приоткрыл дверь в коридор и крикнул:

– Наденька! Я работаю. Пусть не мешают.

– Хорошо, – раздался женский голос. – Чаю тебе подать?

– Пожалуйста, и покрепче!

Он взял из рук жены термос и запер дверь на ключ.

Часы, когда Тетерин работал, считались священными. Тогда все в доме ходили на цыпочках, разговаривали шепотом, а телефон убирали на кухню. Никто не имел права тревожить его в это время. Исключение делалось только для красавицы колли. Тетерин любил, работая, ощущать на себе преданный взгляд собачьих глаз.

Он сел к столу и начал просматривать незаконченную главу. По мере того, как он читал, на его лице все явственней проступала брезгливая усмешка. Типичное не то. Литературщина. Скоропись. Плоские диалоги. Нет, эту главу нужно писать совсем по-иному. Но как?

Тетерин вставил в машинку чистый лист и задумался. Хотелось чего-то свежего, своего, а на ум шла все та же пошлятина, многократно перелицованная и отутюженная такими же кустарями, как он сам. Он иногда позволял себе роскошь быть вполне откровенным с собою. Конечно, он не гений, хотя критики единодушно признают у него литературное дарование. Но если разобраться, то на что это дарование растрачивается? Десять книг. Среди них нет ни одной сколько-нибудь значительной. Бабочки-однодневки. Вечно не хватает времени. Всегда подпирают сроки сдачи рукописи. Хорошо было бы уехать куда-нибудь к черту на рога, подальше от всяких издательств и договоров. Лежа на травке, думать, думать, думать, пока мысли не станут ясными и прозрачными, как вода в горном ключе! Вот видишь, дорогой, – прервал он себя, – и тут не можешь обойтись без штампов. Вечно приходится думать чужими словами. А где же их взять, эти свои слова? – Он скомкал недописанную главу и в сердцах кинул в корзину.

Собака почувствовала, видимо, что хозяин не в духе, подошла и положила голову ему на колени.

– Вот так, Диана, – сказал он, поглаживая ее за ухом. – Все не легко дается, и эта квартира, и ковер, на котором ты спишь, и вкусные куриные косточки. За все нужно чем-то расплачиваться.

Он хотел сказать еще что-то очень значительное, но тут раздался стук в дверь.

– Ну что там такое?! – раздраженно спросил Тетерин. – Я же предупреждал, чтобы меня не беспокоили!

– Прости, Игорек, – сказала жена. – Но тут к тебе пришли. Я говорила, что ты занят, а он…

– О дьявол! – Тетерин направился в переднюю.

Непрошеный гость уже снимал пальто. Он обернулся на звук шагов, степенно закончил разоблачаться, пригладил седые волосы и шаркнул ножкой.

– Простите, Игорь Павлович, – произнес он, слегка грассируя. – Прошу меня не судить строго за столь бесцеремонное вторжение, но я взял на себя смелость явиться к вам без предупреждения, так как дело мое не терпит отлагательств. Моя фамилия Лангбард. Лука Евсеевич Лангбард, в прошлом преподаватель химии, а ныне – пенсионер. Однажды я уже имел честь быть вам представленным.

Тетерин удивленно на него взглянул. «Лука Евсеевич Лангбард». Имел честь быть представленным. Все под стать внешнему облику. Одет незнакомец был тщательно, даже изысканно, если исходить из представлений конца XIX века. На нем были полосатые брюки, черный двубортный сюртук тончайшего сукна, впрочем, несколько порыжевший в швах, стоячий крахмальный воротничок с отогнутыми углами, вместо галстука – черная муаровая лента. Обут он был в ботинки с замшевым верхом и множеством мелких пуговиц. В руке – кожаный саквояжик, столь же древний, как облачение его владельца.

Вдобавок ко всему в передней стоял какой-то удивительный запах не то старинных духов, не то ладана.

Впрочем, и экзотическая внешность гостя и особенно этот запах показались Тетерину удивительно знакомыми.

– Прошу! – сказал он, пропуская Лангбарда вперед.

Тут в дверях кабинета произошло событие, хотя и незначительное, но все же удивившее Тетерина. Диана, обычно равнодушная ко всем посторонним, бросилась навстречу Лангбарду и начала его обнюхивать, с каким-то самозабвением тычась носом в брюки и сюртук.

– Диана, на место! – прикрикнул Тетерин, но это не произвело на собаку никакого впечатления. – Я кому говорю, на место! – Он ее слегка шлепнул. Она еще несколько раз судорожно нюхнула, а затем, притворно зевнув, улеглась на ковер, все еще не спуская глаз с Лангбарда.

– Простите! – сказал Тетерин. – Она никогда себе таких вещей не позволяет. Просто не могу понять…

– Запах, – перебил Лангбард, усаживаясь в кресло. – Ничего удивительного нет, просто запах. Животные его любят. Итак, вы меня не помните. – Это звучало, как утверждение, а не вопрос.