– В ту ночь я вернулся домой потрясенный. После того как унесли Вики, начался неописуемый бардак. Когда видишь, как такую девушку, воплощение жизни и красоты, уносят, накрыв белой простыней, это впечатляет. И производит впечатление, когда видишь, как тип в желтой рубашке и с конфетой во рту глядит на закрывшуюся дверь «скорой помощи» с тем же любопытством, с каким глядел на репетицию балетного номера…
В его рассказе была какая-то неуловимая тоска и тревога, и она тут же передалась нам. Должно быть, кондиционер вдруг заработал на полную мощность, потому что мне ни с того ни с сего стало холодно.
– У меня, как и у всех, была привычка записывать свои выступления на видео. Обычно на другой день я просматривал запись, чтобы насладиться удачными моментами и иметь потом возможность исправить неудачные. А в ту ночь я, не знаю почему, сразу, не дожидаясь утра, подошел к телевизору и стал смотреть запись передачи. Я быстро прокрутил начало, до того кадра, где я представляю Вики. Оркестр сыграл позывные, она вышла из-за кулис и начала спускаться по лестнице. За ней, буквально в одном шаге, как тень шел
Я весь покрылся гусиной кожей, и волосы у меня встали дыбом, как колючки у дикобраза. Сара крепче сжала руку Вальтера. У нее в глазах стояли слезы. Голос Вальтера слегка дрожал.
– Я видел, как бедная девушка под рукоплескания зала спустилась с лестницы и подошла ко мне, на середину сцены. И видел, что, едва мы обменялись приветствиями, человечек за ее спиной поднял руку и коснулся ее виска…
Голос его прервался, и воцарилось молчание.
– Вики скользнула на пол и умерла. Я видел в записи, как я склонился над ней, как подбежал директор студии, но меня интересовал только человечек в темном костюме. Пока Вики лежала на полу, а мы хлопотали вокруг нее, он достал из кармана новую конфету, развернул ее, засунул за щеку и спокойно вышел из студии. – Он замолчал и перевел дыхание. – Не знаю, как я не сошел с ума…
Мы с Сарой глядели на него, потеряв всякий контроль над собой. Комната сделалась ледяной. Нашу растерянность Вальтер принял за недоверие:
– Вы вольны не верить, мне абсолютно все равно. Я знаю, что я это видел, и мне этого достаточно. Я тут же вызвал своего агента, заставив его подняться с постели и приехать ко мне. Я был близок к панике, а может, впал в истерику, не знаю. Факт тот, что, когда он вошел, у меня был вид сумасшедшего. Я силой усадил его в кресло и заставил смотреть запись. В нужном месте Марати, мой агент, посмотрел на меня уже как на абсолютного психа. Человечек с конфетой с видеозаписи исчез. Была Вики, был я и все остальные, но от человечка не осталось и следа…
Вальтер протянул руку, свободную от вцепившейся в другую руку Сары, взял с тумбочки бутылку минеральной воды и долго пил. У нас было время переварить то, что мы только что услышали.
У меня в горле застрял вопрос. Все это было слишком невероятно, а задать этот вопрос означало признать, что я поверил. Но я его задал:
– А того человека с конфетой ты еще когда-нибудь видел?
Вальтер явно расслабился, ему придало силы старинное правило: разделенная беда – почти что радость.
– Нет, никогда. Мне хватило. Он и сейчас иногда мне снится, хотя я бы с удовольствием без него обошелся. Тем более что я теперь точно знаю: из всех, кто был тогда на передаче, его видели только мы с Вики.
Он подумал с минуту и продолжал:
– Вот почему я предпочел исчезнуть. На следующий день я подписал у нотариуса доверенность на продажу всей моей собственности, закрыл счета в банке и перевел все деньги на зашифрованный счет в Барбадосе, который открыл через банк в Монте-Карло. Потом, с помощью организации, которая помогает людям, желающим бесследно исчезнуть, я получил новое имя, документы и место, где мне следует жить. Остальное вы знаете. В одном я уверен на сто процентов: никогда в жизни я больше не войду ни в одну телевизионную студию.
Молчание стало заволакивать комнату, стелясь низко, как пары искусственного льда.[44] Был слышен только шум кондиционера. Сара встала со стула и обняла Вальтера. Так они и остались, обнявшись, и снова в их безмолвном диалоге я оказался лишним.
Я подошел к окну и сквозь стекло стал смотреть на улицу. Цветы уже не казались мне такими яркими, а зелень – такой свежей. Все было по-прежнему: солнце, небо над крышей, но теперь все утеряло былое очарование.
Я не знал, что и думать, и поймал себя на том, что вспоминаю горькую улыбку Лила Абнера,[45] когда он говорит, что нет ничего путанее путаницы. Было такое чувство, что я поднял крышку с чайной чашечки и в нос мне ударил запах дерьма.
Отперев дверь своей квартиры, я почти удивился, найдя все так, как и оставил. Обычно женщина, которую я нанимаю для уборки, пользуется моим отсутствием, чтобы дать решительный бой привычному беспорядку. После этого, правда, неделями приходится искать нужную вещь, зато поначалу даже приятно войти в жилище, явно принадлежащее человеческому существу.