– Не нахожу, – сказал Куррели голосом синхронного переводчика.
Де Пизис подпрыгнул на стуле. Прекосси поднял брови, словно его ослепило неожиданной вспышкой света.
– Расследование еще идет, выводов экспертизы пока не имеется, заключение судебного медика ожидается только завтра… – Куррели старался придать фразе бюрократический оттенок.
– Но у нас есть подозреваемый, жилец из квартиры напротив… – Прекосси плохо знал Куррели.
– …который все отрицает.
Де Пизис развел руками:
– Можно подумать, это такая новость, что подозреваемый все отрицает.
Куррели не сдавался:
– С теми данными, что у нас имеются, мы не можем отправить его в камеру.
– Это мы поручим уладить предварительному следствию, что скажете? – Саркастический тон вполне подходил Прекосси. – Есть показания жильцов и Крешони. Подозреваемый… – Прекосси поискал глазами Де Пизиса, прося о помощи.
– Порцио Фабио.
– Да, Порцио Фабио был в натянутых отношениях с Еленой Маркуччи, которая к тому же являлась его квартирной хозяйкой и норовила его выселить…
– Я работал. Я, когда работаю, всегда включаю музыку на полную громкость и держу входную дверь открытой, чтобы не прерывать работы, если кто-нибудь придет. – Вид у Порцио был очень усталый.
– Вы были один? – Нельзя было сказать, чтобы Куррели его прижимал.
Порцио смотрел на комиссара, не отвечая.
– Вы были один? – повторил Куррели, и на этот раз в его голосе не было прежней вальяжности.
– Да, – ответил Порцио, но через пару секунд.
– Правда? А у нас выходит, что с вами кто-то был. Если верить синьоре, которая живет под вами, это женщина, с которой вы ссорились…
– Синьора ошибается. – Было не похоже, чтобы Порцио собирался сотрудничать со следствием.
– Ну хорошо, вы работали… И что произошло потом?
– Может, она услышала музыку, я поставил громковато… Я работал, потом вышел в ванную за растворителем. А когда вернулся, увидел его.
– Вы уверены, что он вошел?
– Но ведь ее задушили, к тому же я уверен, что увидел его. Со спины, но сразу узнал… Наверное, так и было…
Тут Маркини его перебил:
– То есть, по-вашему, Стефано Крешони находился в доме в тот день, когда была убита его бабушка.
Порцио подтвердил, и Маркини испытующе на него уставился.
– А у нас так не получается, – сказал он. – Доктор Крешони представил алиби на весь вечер того дня.
Порцио опустил голову.
– Он здесь был, – сказал он.
– Если Крешони здесь был, то очень жаль, что никто, кроме вас, не может это подтвердить. – В констатации комиссара слышалась плохо скрытая надежда.
Порцио не ответил.
– Это все усложняет. Особенно учитывая то, что у вас был мотив расправиться с Еленой Маркуччи.
– Она была невыносима. Теперь ее объявляют чуть ли не святой, но в доме ее терпеть не могли. Все, даже собственный внук.
– Значит, вы утверждаете, что никогда не продавали и не дарили своего рисунка Елене Маркуччи?
– Что? Мой рисунок этой?.. Что я, псих? Я его даже не закончил, я только работал над эскизом.
Выражение лица Куррели очень не понравилось Маркини. Он слишком хорошо знал напарника, чтобы понять, что надолго его не хватит. Собственно, вопрос был прост: было ли убийство Елены Маркуччи следствием давно сдерживаемой вражды? В этом плане показания жильцов отличались единодушием: Маркуччи всеми силами старалась выжить Порцио. Он был чудак, он якшался с людьми, которые старухе должны были казаться худшими из отбросов общества. К тому же, якобы во имя искусства, он каждый день являлся с новой дамочкой. И потом, вечно эта музыка на полную мощность и привычка держать дверь настежь…
Сейчас вся загвоздка заключалась в следующем: из показаний Крешони вытекало, что между Порцио и старухой произошла ссора и та позвонила внуку и сказала, что Порцио пытался наладить отношения, подарив ей рисунок. Скорее всего речь шла об эскизе, который, по замыслу художника, должен был изображать сирену или что-то вроде того. На рисунке красовалась полуодетая женская фигура в окружении волнистых росчерков голубого и лазурного мелка. Она, то есть старуха, была не из тех, кому нравятся такие подарки. Да и сам факт подношения старуха сочла провокацией, потому что обыкновенно Порцио обзывал ее старой ведьмой. В общем, с подарком или без подарка, а Елена Маркуччи чувствовала себя в опасности и боялась за свою жизнь. Порцио, в свою очередь, все отрицал: не было никакой ссоры со старухой и никакого рисунка он ей не дарил. Еще чего не хватало, эскиз «Танцующей наяды» – да за кого его принимают?! Мелки и акриловая краска на картоне… Порцио нарисовал эскиз в тот же день вечером: задумал неплохо, но получилось неуклюже, все надо переделывать…
И все-таки «Танцующая наяда», удачная или нет, как получилось, была в наличии на месте преступления и лежала на столе неподалеку от трупа.