Третий выстрел

Если она снова начала называть меня Риккардо после того, как назвала дядя, то дело совсем хана, кто бы я ни был, дядя или Риккардо.

– Сколько ты хочешь, змея?

– Было бы справедливо, скажем, тридцать процентов.

– Ты сошла с ума! Пять.

– Двадцать пять.

– Ты забываешь одну вещь. Я ведь могу найти его и один.

– Ты никогда его не найдешь, можешь поверить мне на слово.

Не знаю почему, но я ей поверил.

– Ладно, десять процентов.

Она расхохоталась, запрокинув голову. Эта паршивка была восхитительна. Я не знал, обнять ее или выдрать. Но в ее глазах светилась искорка, та самая, что присуща только человеку и отличает его от животного. Была, была искорка.

– Пятнадцать, и кончим этот разговор.

– Идет. Так где он?

Она снова засмеялась. На этот раз мне захотелось ее только выдрать.

– Нет нужды тебе говорить, тем более что я тоже еду.

– Ну уж нет!

– Ну уж да! Conditio sine qua non:[30] либо еду, либо ничего не скажу.

Манни, Манни, если бы ты был рядом, как бы ты торжествовал! Кто ранит шпагой…

– Дай мне знать, когда едем.

Она взяла брошенный на кресло рюкзачок, закинула его на плечо и открыла дверь.

– Разумеется, дорожные расходы твои.

Она уже собиралась уйти, но я преградил ей дорогу:

– Сара, меня мучит один вопрос…

– Ну?..

Я задал этот вопрос, а в ушах у меня раздавался голос Манни.

– Как тебя угораздило обнаружить, где Вальтер Чели?

Она посмотрела на меня с довольным видом:

– Очень просто. Я с ним трахалась.

И она удалилась, оставив меня в одиночестве.

Слава богу, что она мне только племянница, а не дочь.

Закрыв душ, я на миг остался понежиться и вкусить блаженство последних капель.

Я вообще-то слегка побаиваюсь самолетов. Так, ничего серьезного, просто мне всякий раз делается не по себе, когда я вижу даже нарисованный самолет. Пока я восемь часов как на иголках сидел в самолетном кресле, вслушиваясь в каждое изменение шума двигателей, у меня из-под мышек струились горные ручьи. А когда мы наконец сели в Гвадалупе, я был мокрый как мышь.

Завернувшись после душа в халат, я вышел на балкон любоваться карибским вечером. Меня сразу же целлофаном обволокла сырость, а в ушах заревел оглушительный лягушачий хор. Я заказал две комнаты в отеле «Меридиан» и теперь убедился, что лягушачий концерт стоил мне столько же, сколько концерт знаменитой группы «Cream», с той только разницей, что там я мог беспрепятственно встать и выйти из зала.

Если не принимать в расчет звуковое сопровождение, панорама открывалась очень даже недурная. Передо мной развернулась живая открытка: пальмы, буйная растительность, влажное, чувственное дыхание жары, белый песчаный пляж и в глубине – небо и море, оспаривающие друг у друга линию горизонта.

Хотя я и дипломированный стервятник, мне не удается отделаться от ощущения, что в некоторых местах чувствуешь себя так, словно висишь в комнате вместе с табличкой «Прошу не беспокоить».[31] Может, с такой философией и легко наворачивать жареные каштаны, но стоит ли рваться изо всех сил на две недели в отпуск, если там всегда найдется тот, кто будет смотреть на тебя сверху вниз только потому, что ты нездешний?

Сара прервала мои мысли, войдя без стука в дверь, которая соединяла наши смежные комнаты:

– Ты готов?

Я вернулся в комнату. Увидев, что я еще в халате, она на меня набросилась:

– Ты еще в таком виде? Я умираю с голоду!

Я удивленно на нее взглянул:

– Баронесса, вы тоже здесь? Никак не мог себе представить, что вы покинули родимый Оксфорд в разгар сезона поло…

Племянница покосилась на меня, и высокомерная гранд-дама на время уступила в ней место прилежной отличнице.

– Хорошо, как только высокоученый, изысканный синьор соизволит привести себя в порядок, думаю, не будет излишней дерзостью с моей стороны попросить его сопровождать баронессу to насытить herself произведениями местной кухни?

Крыть было нечем. Моя племянница обладала первоклассным умом да к тому же была красива. Она станет неотразимой женщиной, если только кто-нибудь, например собственный дядя, не убьет ее раньше.

Я продолжал в том же духе:

– А не будет ли дерзостью с моей стороны, если я попрошу у леди Привереди оставить меня на минутку, чтобы я мог одеться?

Сара фыркнула так, что люстра закачалась, и удалилась в свою комнату, сухо хлопнув дверью. Оставшись один, я скинул халат и, все еще улыбаясь, попрыскал на себя немного дезодорантом и духами.

Открыв чемодан, я надел белую футболку и синие хлопчатые брюки. На ноги – пару лихих мокасин, тоже когда-то белых, которые через четверть часа ходьбы превратились в нечто совершенно непотребное.

Я погляделся в зеркало. Ладно, сойдет.

То же выражение появилось и на лице Сары, когда она меня увидела. Она присвистнула, сложив губы трубочкой:

– Риккардо, я ведь тебе уже говорила, что куча моих подруг…

– Ну да, я только и слышу что об этих подругах.

– Ты старый свин.

Я взял ее за плечи и притянул к себе, как старого друга:

– Сказать по правде, я себя вовсе не чувствую старым.