Третий выстрел

Зевнула и подумала, что привыкла к Парижу. Ей здесь нравится. Не Одесса, конечно, но чем-то похож, такой же бесшабашный и раскованный. Одесса… Попадет ли она когда-нибудь туда? Увидит ли Памятник основателям города, Воронцовский дворец, любимый Оперный? Выйдет ли на Французский бульвар лениво пройтись, разглядывая прохожих? Наверное, нет. Никогда. Страшное слово какое — ни-ког-да. Сен-Жермен и Люксембургский сад тоже неплохо, да и Гранд-Опера здесь красивая… Нет, наша краще!

Сзади послышался шорох, она хотела обернуться, но когда Натан обнял ее и прижался к ней сзади, замерла, не стала шевелиться.

— Все было прекрасно, дружок, — сказала она. — А теперь мне надо идти на работу…

— Ты больше не будешь мыть полы, — тихо сказал мальчик ей в ухо.

— А на что я буду жить? Смешной ты.

— Я могу заработать на нас двоих, мне платят неплохие чаевые за доставку. И еще у меня есть друзья, которые помогают. А когда накопим достаточно денег, уедем с тобой в Палестину.

Дита удивилась. Повернулась к любовнику:

— Ты здоров, ингале? Какая Палестина? Зачем?

Она увернулась от объятий, уселась на кровать, поплотнее запахнула простыню, непонимающе уставилась на Натана.

— Читала «Altneuland» Герцля?[51]

— Нет.

— Ты по-немецки читаешь?

— Откуда? А ты?

— Да, но это неважно. Важно, что там рассказано, как евреи могут преобразить Землю Обетованную, если у них будет государство. Свое! Собственное, представляешь? С нашими еврейскими законами!

— С ума сошел? Это ты мне, идейной анархистке, предлагаешь ехать строить какое-то государство? Как говорится, затянуть петлю власти на шее трудового народа, неважно, евреи они или нет?

— Нет! Это как раз важно! — Натан забегал по комнате. Учитывая, что бегал он в чем мать родила, то картина была гомерически смешной. Дита не сдержалась и прыснула.

— Не смешно! — мальчик был крайне серьезен, неверно истолковав причину веселья подруги. Видно, вопрос этот был и впрямь для него очень болезненным. — С антисемитизмом покончить невозможно…

— Почему же, — продолжала улыбаться Дита. — Нестор Иванович вполне с ним покончил.

— Ничего подобного! Мы с тобой оба прошли эту войну. Положа руку на сердце: какая армия обошлась без еврейских погромов?

Дита задумалась.

— Вообще-то ты прав. Никакая.

Да и у Махно, что скрывать, случалось, что громили еврейские местечки. Батька этого не одобрял, но — куда деваться, за всеми не углядишь. Маня даже расстреляла одного из бойцов за грабеж, но погромы были. Все хороши.

Натан, наконец, сообразил, что он голый, натянул штаны, не переставая рассказывать о том, какой будет Палестина, когда там соберутся евреи со всего мира и начнут, наконец, жить в своей стране, а не прогибаться под разные «титульные нации». Это будет самое справедливое общество в мире! Это будет истинное народовластие, не тоталитарный псевдо социализм советской России, не кабала капиталистического мира — истинный настоящий социализм. Еврей никогда не будет никого угнетать, тысячи лет в галуте[52] евреи помогали друг другу, спасали друг друга, кто как не они знает, что такое унижение и что такое стремление к свободе и справедливости. Потому и общество, которое они построят, будет самым справедливым и самым свободным.

— Вот тебе твой анархизм в чистом виде! — завершил тираду Натан. — И быть частью этого огромного дела — великая честь! Ради этого стоит жить!..

— Ага! …и умереть. Как выспренно! — воскликнула Дита. — Да кто ж тебе даст построить такое общество?

— Англичане. Лорд Бальфур обещал предоставить евреям национальный дом в Палестине.

— Чтобы англичане по доброй воле кому-то что-то отдали?! — засмеялась девушка. — Какой же ты все-таки наивный, Натан!

— Не отдадут — мы сами возьмем, — отмахнулся юноша.

— «Мы» — это кто?

— Сионисты.

— Это еще кто такие?

— Гора Сион — гора, на которой стоял Храм…

— Да знаю я! Сионисты-то эти — кто такие?

— Те, кто верят в идею собрать всех евреев на земле предков и вернуть ее себе. Представляешь? Вернуть Иерусалим!

И Натан пробормотал на иврите: пусть лучше отсохнет правая рука, чем забуду тебя, Иерусалим[53]!

— Смотри-ка, даже псалмы вспомнил! И как ты практически собираешься это сделать?

— Ты думаешь я один такой? — обиженно воскликнул Натан («Какой обидчивый!»). — Нас миллионы.

— Так уж и миллионы?

— Конечно. Евреев же миллионы на Земле, да и ты сама не знаешь, но уже стала сионисткой.

— Да с какой стати?

— Потому что ты такая же анархистка, как я — римский папа. Скажи, что такое для тебя анархизм?

— Народовластие, — Дита пожала плечами, скинула простыню и стала одеваться.

— Так это и есть сионизм в чистом виде. Власть в нашей стране будет избираться народом свободно и открыто. И выбирать будем самых достойных.

— А арабы? Помоги застегнуть…

— А что арабы? Если они захотят жить в еврейском государстве по еврейским законам — милости просим. Нет — ну, значит, нет. Пусть едут в свою Трансиорданию.

— А британцы?

— Что британцы? У них временный мандат на Палестину. Мандат закончится, и они уйдут.

— А если не уйдут?

Натан внимательно посмотрел на Диту. Помолчал.

— А если не уйдут, то нам очень будут нужны такие как ты.