Третий выстрел

Дочь помогла приодеться, жизнь потихоньку налаживалась. Меир, наверняка, презирает меня, думала Фаня, за то, что я окончательно предала прежние идеалы: стала клерком, чиновницей, служу буржуазной Маммоне. А какая, собственно, у нее была альтернатива? В свои 45 возвращаться в подполье, планировать акции возмездия и палить из верного Webley в инакомыслящих? Да и револьвера у нее давно уже нет никакого. У нее растет дочь, смешливая веснушчатая девочка с рыжими волосами.

Резкая и быстрая, как все подростки, не признающая платьев и юбок, Михаль влетала в дом, громко сообщая, что она уже тут. Могла бы и не сообщать. Это, по шуму в подъезде, было слышно задолго до того, как она подбегала к входной двери. Влетев, кидалась к матери, наскоро обнимая. Усаживалась за колченогий кухонный стол, покрытый клеенкой с вытертыми цветами, лихорадочно хлебала суп, не успевая прожевывать овощи, сообщала последние новости школы, потом — уже шепотом — новости отряда. Фаня ездила с ними несколько раз в пригород, где в подвале отдельно стоящего дома ребята устроили некое подобие тира и свозили туда оружие: несколько разномастных винтовок, два револьвера и невесть откуда взявшийся немецкий пулемет MG-42. С пулеметом Фаня разобралась довольно быстро — сказался опыт, правда, лента к нему была всего одна. Револьверы тоже проблемы не составляли, а вот с винтовками пришлось повозиться: она не спрашивала, где они их доставали, но по молодости лет и по незнанию закупили бракованный товар. У одной сбит боек, у другой — не хватало боевой пружины, так что она попросила мальчишек избавиться от них, ничего не поделаешь. Однако Авигдор, самый упорный из них, как-то ухитрился отправить оружие на ремонт в подпольную мастерскую. И винтовки стали работать как положено.

Стреляли эти бойцы из рук вон плохо, особенно девочки — слишком тяжелым было оружие для тонких рук, слишком сильной отдача для нежных плеч. Но в этом деле главное — желание, даже не желание, а какая-то бешеная страсть, с которой эти мальчики и девочки готовились воевать. Фаня удивлялась, насколько она робела перед таким напором. И разъясняла, учила, показывала. Приходилось экономить патроны — это было самое ценное, но откуда они их добывали к своему разномастному арсеналу, было непонятно. Экономя боеприпасы, сначала тренировались вхолостую, щелкая затворами — тоже надо уметь быстро и на автомате обращаться с оружием, начнешь думать о порядке действий и вспоминать, как и что делать правильно — погибнешь. Так что худо-бедно, но через какое-то время фанины подопечные стали попадать в цели — сбивать консервные банки и разбивать пивные бутылки. Мусор после стрельб мальчики поначалу заставляли убирать девочек, но Фаня быстро положила этому конец, установив дежурство на равных. Нечего. Все равны, значит все равны.

А в стране уже шла самая настоящая война. В июле 1946 прогремел взрыв в гостинице Царь Давид в Иерусалиме. Он унес жизни 91 человека… среди них семнадцать евреев. Фаня пыталась поговорить об этом с Меиром, когда он пришел принести какие-то деньги и подарки Михаль, но он категорически отказался обсуждать действия своих товарищей. «Наверняка, участвовал, не могло такое дело обойтись без него», — думала Фаня. Но он никогда ничего не скажет. Это же Меир!

Отчаянная смелость бывших соратников ее поражала: чего стоил налет на тюрьму в Акко, откуда бойцы Иргуна выпустили всех заключенных. В ответ на казнь троих боевиков были повешены два британских сержанта, после чего схватки с английскими войсками участились, становились все более жестокими с обеих сторон и не прекращались даже после 29 ноября 1947 года, когда ООН приняла «План раздела Палестины».

Фаня как и все работники банка, да что говорить — все израильтяне! — затаив дыхание, слушала прямой репортаж с Генеральной ассамблеи. Директор банка вслух подсчитывал голоса, записывал мелом их количество на грифельной доске — 20, 29, 33 — за! 13 против — ну, это ожидаемо! И 10 воздержались!

— Евреи! У нас есть государство! У нас родилась страна! — завопил он, и бросился обнимать сотрудниц, все кричали, кто-то плакал, кто-то смеялся, Фаня вместе со всеми обнималась и целовалась, радостно улыбалась и думала, что теперь дочери и ее друзьям придется воевать. И им будет очень тяжело, храни их Всевышний.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ИЗРАИЛЬТЯНКА

ГЛАВА ПЕРВАЯ. КИНО, ВИНО И АРИЯ ВИОЛЕТТЫ. ТЕЛЬ-АВИВ, 1995

Фаня сильно сдала в последнее время. Стала уставать от своих рассказов, даже принялась плакать в особо трогательных местах. Старики говорят, сентиментальны, но, честно говоря, и у меня в этих местах пощипывает в носу. Задремала моя бабулька, слава богу, пусть отдохнет. Ей, как любой женщине, надо выговориться, пусть даже перед совсем чужим человеком. Хотя, надеюсь, я ей уже не совсем чужая.