– Он привел меня сюда, – сказал другой ровным голосом. – Но не для того, чтоб со мной играли в кошки-мышки. Так что оставьте остроты насчет достопочтенности при себе и скажите без промедления, что вам надо, иначе я встану и уйду – и будьте вы прокляты…
– Хорошо. Но вы должны понять меня: я достиг наконец того, на что потратил несколько лет труда, и сейчас наслаждаюсь своим небольшим триумфом…
– Чего вы хотите?
– Денег.
– Ну, разумеется. Кто их не хочет? Давайте ближе к делу.
– Пожалуйста. Сигару?
– Благодарю, предпочитаю свои.
Последовала пауза, потом я услышал, как чиркнула спичка, как запыхтели раскуриваемые сигары.
Пикеринг прервал молчание:
– Я работаю в муниципалитете клерком низшей категории. Но я сам предпочел это место, сэр! Оставив ради него прилично оплачиваемую работу. А почему? Спрашивается, почему?
– Я вас ни о чем не спрашивал. – Слышно было, как Кармоди пососал сигару. – Однако продолжайте.
Пикеринг понизил голос:
– Причина носит фамилию Твид – вы удивлены? Он умер в тюрьме, «шайка Твида» [11] разгромлена и почти забыта. А ведь два-три года назад дня не проходило – помните? – чтобы в «Таймс» не писали о «гнусных следах шайки Твида». Но кто украл у города больше тридцати миллионов? Только ли Твид? Суини, Коннолли, Оуки Холл? Нет, не только они. У Твида были сотни добровольных помощников, еще не разоблаченных, и каждый из них урвал свою долю добычи, большую или малую. Спрашивается, почему я провел два года на не подобающей джентльмену работе клерка-регистратора в муниципалитете? – Пикеринг понизил голос до совсем уже драматического шепота. – Потому что именно там сохранились эти «гнусные следы»!..
Я слушал с предельным вниманием, еле дыша, не пропуская ни слова. В то же время что-то меня подсознательно раздражало – и когда я сообразил, что именно, то невольно усмехнулся. В интонациях Пикеринга, в подборе слов и построении фраз было слишком много драматизма – порой он впадал в откровенную мелодраму. Мне кажется, все мы в общем-то склонны вести себя сообразно тому, чего, по нашему мнению, ждут от нас другие. И вот сейчас Пикеринг и Кармоди, оба играли свои роли, и это происходило в эпоху, когда мелодраматические условности на сцене воспринимались как отображающие действительность. Собеседники были смертельно серьезны, они взвешивали каждое свое слово – и все же, по-моему, попутно еще и анализировали свою игру.
– Эти «гнусные следы», – говорил Пикеринг, – пролегли через бесконечные ряды архивных шкафов. И я догадался, где они! – воскликнул он с гордостью. – Я понял, что мошеннические операции «шайки Твида» были столь широки и многообразны, что просто невозможно уничтожить все улики и доказательства. Я был убежден, что улики еще существуют, зарытые в ворохах старых бумаг, – лишь бы хватило сообразительности опознать их, когда они мне попадутся, и сложить разрозненные кусочки вместе наподобие китайской головоломки. Так я стал самым прилежным клерком муниципалитета…
– Весьма похвально. Если вы ищете место, обратитесь к моему управляющему.
Я услышал звук, который научился узнавать безошибочно: щелчок откинутой золотой крышки карманных часов, затем еще щелчок, чуть иного свойства, когда крышка захлопнулась.
– Да, вы деловой, вы занятой человек, – сказал Пикеринг. – И все же, мистер Кармоди, у вас нет ничего, решительно ничего важнее, чем выслушать меня. Сколько бы я ни говорил!.. – Пикеринг помолчал, потом продолжал спокойнее: – Месяц за месяцем я часами корпел в архивах, выискивая эти «гнусные следы» в пыли прошедших лет. Выискивая и прослеживая ниточки, теряя их и вновь находя дни и недели спустя среди десятков тысяч фальшивых накладных, аннулированных банковских чеков, подложных расписок, среди всевозможных сообщений, ведомостей и писем. И лучшее из того, что я нашел, сэр, я сберег, вынес из муниципалитета в целости и сохранности! Бумажку за бумажкой – я прятал их в карман и относил в свою скромную контору во время обеденного перерыва. Или отправлял на свой адрес по почте – и в долгие вечера, проведенные у письменного стола, изучал эти бумажки, анализировал их и составлял свои собственные архивы…