Третий удар. «Зверобои» из будущего

— Ах ты, блоха земноводная! Жаба ты чернопузая! — Бойцы с хохотом вывалились в коридор, спасаясь от ухватившегося за снегоуборочную лопату хозяйственника. И чуть не затоптали подходившего к курилке офицера морской пехоты.

— Сержант Акулич! — окликнул Казарский (это был он), — через 10 минут — с вещами у кабинета главврача.

— Есть!..

Саня

Строй бригады стоит на набережной в Ленинграде, рядом с причалившим „Вейнемяйненом“. Подходит небольшая группа морпехов и поднимается на борт корабля. За ними еще группа в сухопутной форме. В обеих вижу лица участников абордажа. Перед строем бригады появляется человек в адмиральской форме и начинает зачитывать список. Из строя вызывают участников захвата броненосца. Адмирал приглашает подняться на палубу. Уже на корабле собираемся в единый строй с морпехами и осназовцами. Старшим становится Казарский.

На палубе множество корреспондентов. Щелкают фотоаппараты. Жужжит кинокамера. Политработник из штаба флота произносит небольшую вступительную речь. За ним уже более обстоятельно высказывается Трибуц. Мне, стоящему вдали от журналистов, трудно разобрать, что именно они говорят, но общий смысл ясен: типа, мы — герои, каких мало. Начинает играть оркестр. Казарский выходит из строя, держа в руках рынду. Жмет руку новому капитану корабля, передает колокол. Каперанг вешает его на место и бьет первые склянки. Трибуц говорит, что это первые склянки на броненосце „Фрунзе“. Далее шквал фотовспышек и криков „ура“. Минут через пять мы покидаем палубу нового русского корабля и занимаем места в строю бригады. Зрителей собралось очень много. На суше состоялся новый митинг.

Ну и любят же здесь языками чесать! По поводу и без… Хорошо, погода не жаркая — стоим уже два часа, а разные представители, секретари и делегаты никак не могут успокоиться, и главное, хоть бы кто что нового сказал — нет же, пересказывают предыдущих своими словами. Замечаю, что некоторые иностранные журналисты переговариваются между собой, парочка даже откровенно зевает. У меня уже затекают ноги, а каково сейчас некоторым вернувшимся из госпиталя — вообще трудно представить.

Наконец товарищ Мехлис, которому, видимо, тоже надоело, выходит снова на трибуну и зачитывает указ об учреждении ордена Нахимова. Затем начинается награждение. Первыми ордена и медали получают морпехи и присутствующие осназовцы. Кап-три Казарский как инициатор абордажа получил Героя и в довесок медаль „За освобождение Выборга“. Мне достался Нахимов с номером один, Нике — два, Змею — три, капитану из осназа (так и не запомнил его фамилию) — четыре, кап-разу, проводившему конвой трофеев из окрестностей Выборга в Кронштадт и ставшему капитаном „Фрунзе“, — пятый. Затем Нику и ее братву вызвали снова — за бункер. А потом началось — все воины бригады были отмечены правительственными наградами. Процесс растянулся до вечера.

Ника

Перед награждениями я успела только мельком увидеть Саню и Олега. Куда делся Змей, я так и не смогла понять. Стоять в ожидании, когда тебе повесят очередную цацку, было и грустно, и забавно. Нам, бойцам особого назначения, коротко ОН, выдали по комплекту новой формы. Я тупо уставилась на черные штаны, почти скопированные с моих родных попаданских, и черный бушлат. То, что в точно такой же форме мы штурмовали бункер, было объяснимо, но чтобы на награждении… Таким образом, вопрос об отличительной символике ОН был решен без нас и, на мой взгляд, достаточно оригинально. Пообещали еще потом, ближе к лету, черные береты с малиновой окантовкой. Я хмыкнула, но не стала заострять внимание на том, что кое-кто кое у кого просто кое-что спер. Только тельников не хватало.

Оказаться под дулами фотокоров, скажу я, то еще западло. Нашу гоп-компанию дружная братва писак разве что на язык не попробовала, а так — расстреляла фотовспышками. Магниевыми. От привычных в свое время электрических и то глаза болели, что говорить о взрывающихся, дымящихся и воняющих этих.

После награждения меня мило потащила в сторону одна дамочка и сразу с вопросом:

— Скажите, пожалуйста, товарищ майор, вы единственная женщина, командующая мужским взводом. Как вы этого добились?

— С помощью молотка, кувалды и такой-то матери.

Девочка моя, буду я тебе объяснять, почему и как? На языке крутился ответ в стиле „легла под каждого“, но скажи я подобное — и так лелеемая Ярошенко конспирация полетит за борт. А тут примерно метров пятнадцать точно есть. Да и пошлить как-то после всего этого апломба не хочется.

— Надо верить в свои силы, и обязательно в жизни всего добьешься, — вот, кажется, нашла наиболее оптимальный ответ.

На лице девушки отразилось недоверие, но доколупываться дальше она не стала. Умница. Редко встретишь журналиста, у которого мозги занимают объем больший, чем гонор.

— Извините, мне надо идти. — Я козырнула и побежала по ступенькам вниз.

Все-таки в бункере было легче.

Казарский И. А., Ленинград, 15 апреля 1942 года