Читаем Третий Толстой полностью

Третий Толстой

Буржуй на перекресткеВ воротник упрятал нос…Стоит буржуй, как пес голодный,Стоит безмолвный, как вопрос,И старый мир, как пес безродный,Стоит за ним, поджавши хвост…Свобода, свобода,Эх, эх, без креста!Тратата! А Ванька с Катькой в кабаке,У ей керенки есть в чулке!Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,Мою попробуй поцелуй!Катька с Ванькой занята —Чем, чем занята?Снег крутит, лихач кричит,Ванька с Катькою летит —Елекстрический фонарикНа оглобельках…Ах, ах, пади!

Это ли народный язык? «Елекстрический»! Попробуйте-ка произнести! И совершенно смехотворная нежность к оглоблям, – «оглобельки», – очевидно, тоже народная. А дальше нечто еще более народное:

Ах, ты Катя, моя Катя,Толстоморденькая!Гетры серые носила,Шоколад Миньон жрала,С юнкером гулять ходила,С солдатьем теперь пошла?

История с этой Катькой кончается убийством ее и истерическим раскаянием убийцы, какого-то Петрухи, товарища какого-то Андрюхи:

Опять навстречу несется вскачь,Летит, вопит, орет лихач…Стой, стой! Андрюха, помогай,Петруха, сзаду забегай!Трахтахтахтах!Что, Катька, рада? – Ни гугу!Лежи ты, падаль, на снегу!Эх, эх,Позабавиться не грех!Ты лети, буржуй, воробышком,Выпью кровушкуЗа зазнобушку,Чернобровушку!И опять идут двенадцать,За плечами ружьеца,Лишь у бедного убийцыНе видать совсем лица!

Бедный убийца, один из двенадцати Христосовых апостолов, которые идут совершенно неизвестно куда и зачем и из числа которых мы знаем только Андрюху и Петруху, уже ревет, рыдает, раскаивается, – ведь уж так всегда полагается, давно известно, до чего русская преступная душа любит раскаиваться:

Ох, товарищи родные,Эту девку я любил,Ночки черные, хмельныеС этой девкой проводил!

«Ты лети, буржуй, воробышком», – опять буржуй и уж совсем ни к селу, ни к городу, буржуй никак не был виноват в том, что Катька была с Ванькой занята, – а дальше кровушка, зазнобушка, чернобровушка, ночки черные, хмельные – от этого то заборного, то сусального русского стиля с несметными восклицательными знаками начинает уже тошнить, но Блок не унимается:

Из-за удали бедовойВ огневых ее очах,Из-за родинки пунцовойВозле правого плеча,Загубил я, бестолковый,Загубил я сгоряча…

Ах!

В этой архирусской трагедии не совсем ладно одно: сочетание толстой морды Катьки с «бедовой удалью ее огневых очей». По-моему, очень мало идут огневые очи к толстой морде. Не совсем кстати и «пунцовая родинка», – ведь не такой уж изысканный ценитель женских прелестей Петруха!

А «под занавес» Блок дурачит публику уж совсем галиматьей, сказал я в заключение. Увлекшись Катькой, Блок совсем забыл свой первоначальный замысел «пальнуть в Святую Русь» и «пальнул» в Катьку, так что история с ней, с Ванькой, с лихачами оказалась главным содержанием «Двенадцати». Блок опомнился только под конец своей «поэмы» и, чтобы поправиться, понес что попало: тут опять «державный шаг» и какой-то голодный пес – опять пес! – пляшущий (с кровавым флагом, а вместе с тем в белом венчике из роз) впереди этих скотов, грабителей и убийц:

Так идут державным шагом —Позади – голодный пес,Впереди – с кровавым флагом,Нежной поступью надвьюжной,Снежной россыпью жемчужной,В белом венчике из роз —Впереди – Исус Христос!

Как не вспомнить, сказал я, кончая, того, что говорил Фауст, которого Мефистофель привел в «Кухню Ведьм»:

Кого тут ведьма за нос водит?Как будто хором чушь городитСто сорок тысяч дураков!

Вот тогда и закатил мне скандал Толстой: нужно было слышать, когда я кончил, каким петухом заорал он на меня, как театрально завопил, что он никогда не простит мне моей речи о Блоке, что он, Толстой, – большевик до глубины души, а я ретроград, контрреволюционер и т. д.

Перейти на страницу: