У антропологов есть стандартный ответ: человек охотится на крупную дичь очень давно. Об этом могут свидетельствовать археологические находки возрастом 500 000 лет с трех стоянок первобытного человека: пещера в Чжоукоудяне, недалеко от Пекина, где были найдены кости и орудия труда Homo erectus и кости множества животных; и 2 непещерные стоянки под открытым небом в Торральбе и Амброне в Испании, где обнаружили каменные орудия труда, а также кости слонов и прочих крупных животных. Согласно распространенной точке зрения, люди, пользовавшиеся этими орудиями труда, убили животных, принесли туши на стоянку и там съели. Однако на всех трех стоянках также найдены кости и окаменевшие фекалии гиен, и кости других животных могут быть остатками их добычи. Наибольшие сомнения вызывают кости с испанских стоянок: они выглядят обветренными, обмытыми водой и затоптанными, и больше похожи на кости, которые часто можно найти неподалеку от артезианских колодцев в Африке, чем на следы охотничьей стоянки.
Таким образом, нам известно, что древние люди ели мясо, но неизвестно, насколько часто они его ели и каким образом добывали — охотились или питались падалью. Бесспорные свидетельства того, что человек добывал себе пропитание охотой, появились значительно позже, около 100 000 лет назад, и даже тогда, судя по этим свидетельствам, человек все еще не был опытным охотником на крупную дичь. Следовательно, охотники, жившие 500 000 лет назад, были еще менее опытными.
Образ человека-охотника очень глубоко укоренился в нашем сознании, и нам очень сложно отказаться от веры в его важность. Сегодня охота на крупного зверя воспринимается как крайнее проявление мужественности; охотник — это всегда мачо. Этот образ — настоящая ловушка для антропологов-мужчин; при каждом удобном случае они стараются подчеркнуть ключевую роль охоты на крупную дичь в человеческой эволюции. Они утверждают, что именно благодаря охоте первобытные мужчины стали сотрудничать друг с другом, именно она способствовала развитию речи и увеличению мозга, а также объединению людей в группы, внутри которых делилась добыча. Утверждается, что занятие мужчин охотой повлияло даже на женщин: они научились скрывать внешние признаки ежемесячной овуляции, так ярко проявляющиеся у шимпанзе, чтобы не ввергать мужчин в безумство сексуального соперничества и не мешать сотрудничеству мужчин на охоте.
В качестве примера блистательной прозы, вдохновленной этим мужским шовинистическим менталитетом, приведу описание человеческой эволюции из книги Роберта Ардри «Африка: сотворение»: «На просторах какой-то забытой равнины, в стаде изможденных, преследуемых невзгодами недолюдей, неизвестно откуда взявшаяся радиоактивная частица пробудила к жизни ген, который не суждено будет забыть, — и на свет появился первый хищный примат. Разум вступил на путь убийства; была ли эта перемена благом или злом, трагедией или триумфом, благословением или проклятием — это нам неведомо. Так в высокотравной саванне появился быстроногий Каин, вооруженный палкой и камнями». Какой полет фантазии!
Западные писатели и антропологи мужского пола — не единственные мужчины на свете, преувеличивающие роль охоты в эволюции. В Новой Гвинее я жил среди настоящих охотников, лишь недавно вышедших из каменного века. У костра часами велись разговоры о повадках всех зверей, на которых они охотились, и о лучших способах охоты. Если послушать моих новогвинейских друзей, можно подумать, что каждый день за обедом они съедают по сырому кенгуру и, кроме охоты, почти ничем не занимаются. На самом деле, в результате подробных расспросов, всегда выяснялось, что большинство охотников Новой Гвинеи за всю свою жизнь убили лишь нескольких кенгуру.
До сих пор помню мое первое утро в нагорьях Новой Гвинеи. Я вышел из лагеря с десятью охотниками, вооруженными луками и стрелами. Когда мы проходили мимо упавшего дерева, внезапно раздались взволнованные крики. Охотники окружили дерево; одни натянули луки, другие стали пробираться в гущу ветвей. Я решил, что сейчас появится разъяренный кабан или кенгуру, готовый к бою, и стал оглядываться в поисках дерева, чтобы забраться на него из соображений безопасности. Тут я услышал торжествующие крики, и из гущи ветвей вышли два могучих охотника, высоко подняв свою добычу: двух маленьких вьюрков, еще толком не умеющих летать и весивших грамм по 9 каждый. Они были быстро ощипаны, зажарены и съедены. Остальная добыча в тот день состояла из двух лягушек и множества грибов.