Третий Рейх. Гитлер-югенд

Формировался настоящий культ Гитлера. Говоря о вере в вождя, должно подчеркнуть, что речь идет действительно о вере, о религиозном почитании, о возвеличивании до ранга Божества. Примером может послужить школьный диктант, составленный в 1934 году: «Как Иисус освободил людей от грехов и ада, так Гитлер спас немецкий народ от гибели. Иисус и Гитлер подвергались преследованиям, но в то время как Иисус был распят, Гитлер возвысился до канцлера. В то время как ученики Иисуса оставили его в беде, отрекшись от него, за Гитлера пало 16 товарищей. Апостолы окончили труд своего господина, мы надеемся, что Гитлер сам доведет свой труд до конца. Иисус строил для небес, Гитлер — для Германской земли»[326]. В том же году профессор богословия Эрнст Бергман опубликовал 25 тезисов отношения национал-социализма к религии. Среди них был и следующий: «Христос был не евреем, а нордическим мучеником, отправленным на смерть евреями, <…> призванным спасти мир от еврейского влияния. Адольф Гитлер — новый мессия, посланный на землю, чтобы спасти мир от евреев»[327].

Вера в Гитлера как в богоданного, если не богоподобного спасителя Отечества была, таким образом, частью мировоззрения. У новой веры была и своя священная книга, о чем заявлял Бальдур фон Ширах: «Книга Гитлера „Mein Kampf“ была нашей библией»[328]. Национал-социалистическое руководство совершенно всерьез предполагало прекратить распространение в Рейхе библии, заменив ее «Моей борьбой» — «книгой, <…> олицетворяющей самую чистую и самую истинную этику жизни нации в настоящее время и в будущем». Изображения креста должны были быть повсеместно заменены свастиками, а «Моя борьба» должна была стать единственным содержимым церковных алтарей, заменяя собой распятия и изображения святых[329]. «Или у нас будет германский бог, — заявлял Эрнст Бергман, — или не будет никакого. Мы не можем преклонять колени перед всеобщим богом, который уделяет больше внимания французам, чем нам. Мы, немцы, были оставлены христианским богом на произвол судьбы. Он не справедлив, и потому мы терпели поражение за поражением, что верили ему, а не нашему, германскому богу»[330]. Гитлер и сам считал христианство чуждым германской культуре. «Античность была куда лучше нынешних времен, — говорил он, — потому что не знала ни христианства, ни сифилиса». По его мнению эта религия не подходила для расы господ, которой предстоит властвовать над всем миром, потому что идея всеобщего равенства и любви парализует человека, защищает убогих, расово-неполноценных и слабых, тех, кто вообще не имеет права на существование[331]. Однако с началом войны против СССР национал-социалистам пришлось ослабить нажим на верующих и антихристианскую пропаганду. Руководители партии и государства, сами в большинстве своем бывшие солдаты, отлично понимали, что на фронте пригодится любая поддержка, пусть она исходит даже от столь презираемого ими Христа. Потому что моральный дух армии — важнее. Окончательная расправа с христианством была отложена до лучших времен. Однако перерыва в обожествлении Адольфа Гитлера не делалось до самого конца. В апреле 1945 года, когда наступление советских войск и их союзников было уже не остановить, Йозеф Геббельс убеждал немцев по радио: стоит лишь чуть-чуть потерпеть и Вождь сотворит чудо, — Германия выйдет из войны победительницей. И вера в то, что это и впрямь может произойти, подчас побеждала выработанный затяжной войной скептицизм.

Для молодежи Гитлер был чем-то высшим, божеством, но божеством близким и знакомым, земным. Его можно было узреть воочию. Прикоснуться к нему. Однако при этом он оставался в представлении молодых существом настолько высшего порядка, что само его существование воспринималось как чудо. Миллионы фанатично преданных ему подростков были готовы поверить любой легенде о Фюрере. Пользуясь этим, пропагандисты устраняли разногласия между официально проповедуемым расовым учением и внешним видом вождя, никак не соответствовавшим образу представителя нордической расы: «Гитлер — блондин, с розовой кожей и голубыми глазами, чистый германец (ариец) по природе, а все остальные распространения о его внешнем виде и личных качествах посеяла в народной душе черная и красная пресса»[332]. Убежденность в вышеприведенном постулате доходила до такой степени, что внутреннего конфликта и разлада в системе образов и убеждений не происходило даже при личной встрече с вождем. Мало того, многие юные немецкие девушки видели в Гитлере — невысоком, с мелкими чертами лица, сальными волосами и дурной кожей, привлекательного мужчину и именовали его не иначе, как «прекрасный Адольф»[333].