Третий Рейх

Рем в это время безмятежно веселился с соратниками на курорте Бад-Висзее. А Гитлер, Геббельс, глава отдела печати НСДАП Отто Дитрих и вовремя переменивший фронт Виктор Лутце уже в четыре часа утра 30 июня были в Мюнхене. В здании баварского МВД фюрер обрушился на полицай-президента Мюнхена обергруппенфюрера СА Августа Шнайдхубера и начальника отдела личного состава в штабе СА группенфюрера Вильгельма Шмидта, объявив их зачинщиками мюнхенского бунта, сорвал с них погоны и отправил в Штадельхаймскую тюрьму. Сразу после этого он отправился вместе со свитой в Бад-Висзее, чтобы взять Рема и его соратников еще тепленькими. Личный шофер Гитлера оберштурмбанфюрер СС Эрих Кемпка (1910–1975) вспоминал: «С плеткой в руке Гитлер вошел в спальню Рема, сопровождаемый двумя инспекторами уголовной полиции с пистолетами со взведенными курками. Он рявкнул: “Рем, ты арестован!” Рем заспанно выглянул из подушек своей постели и пробормотал: “Хайль, мой фюрер!” “Ты арестован!” – проревел Гитлер второй раз, повернулся и вышел из комнаты». По свидетельству дичного архитектора Гитлера А. Шпеера, который в 1942 году стал министром вооружений, на другой день Гитлер рассказывал в своем кругу о проведенной акции: «Мы были безоружны, вы только представьте себе, мы даже не знали, смогут ли эти свиньи выставить против нас вооруженную охрану». И возмущался гомосексуальными пристрастиями Рема и его окружения: «В одной из комнат мы застали врасплох двух обнаженных юнцов!»[37][38]

Никакой вооруженной охраны у Рема не было. Остальных вождей СА тоже взяли без сопротивления. Только Эдмунд Хайнес, группенфюрер СА из Силезии, которого как раз и застали в постели с любовником, стал драться с полицией, но его быстро скрутили. Некоторых группенфюреров, которые еще только направлялись в Бад-Висзее, перехватывали по дороге и направляли в Штадельхаймскую тюрьму. Там набралось всего около двухсот арестованных руководителей СА. В десять утра Геббельс позвонил в Берлин и передал пароль «Колибри». После этого Геринг, Гиммлер и Гейдрих бросили в бой берлинских эсэсовцев. Указанных в списках командиров СА арестовывали и, в отличие от их мюнхенских соратников, расстреливали без промежуточной стадии в виде тюрьмы, ставя к стенке лихтерфельдского кадетского корпуса. Тем временем Гитлер в Коричневом доме в Мюнхене выпустил заявление по поводу расправы с штурмовиками, говоря о себе в третьем лице: «Фюрер дал приказ беспощадно удалить эту чумную язву. Он не потерпит больше, чтобы репутация миллионов приличных людей страдала и компрометировалась отдельными лицами с болезненными наклонностями». Еще Гитлер говорил тогда о «тяжелейших оплошностях» и «заговоре», но еще не рискнул употребить слово «путч», которым в дальнейшем характеризовала события 30 июня нацистская пропаганда. Лидеры штурмовиков так и не поняли, что же все-таки произошло, за что их убивают. Многие умирали со словами: «Хайль Гитлер!», но никто, что показательно, не крикнул: «Хайль Рем!»[39]

За компанию с руководителями СА прикончили Шлейхера, с которым Рем пытался сотрудничать, и генерала фон Бредова, начальника канцелярии рейхсвера и ближайшего друга Шлейхера, Грегора Штрассера, секретаря Папена писателя и журналиста Эдгара Юнга и некоторых других. Папена от смерти спасло заступничество Гинденбурга, против которого Гитлер не считал нужным идти. Зато убили бывшего главу баварского правительства Кара, бывшего редактора «Моей борьбы» патера Бернхарда Штемпфле, рассорившегося с нацистами, руководителя объединения «Католическое действие» Эриха Клаузнера и некоторых других политиков и публицистов правой или центристской ориентации. Всего по официальным данным в ходе «ночи длинных ножей» и в последующие дни было убито 77 человек, а по неофициальным оценкам – вдвое больше. В документах же Нюрнбергского трибунала указано, что на самом деле в ходе «Ночи длинных ножей» гитлеровцами было уничтожено 1076 соотечественников, причем большинство являлись членами НСДАП. Но не исключено, что это число значительно преувеличено.

Геринг уже 2 июля распорядился сжечь «все дела, связанные с акциями двух последних дней». Геббельс же запретил публиковать в газетах объявления о смерти убитых 30 июня и 1 июля. Задним числом рейхстаг принял специальный закон, согласно которому все действия, предпринятые «для подавления попытки государственной измены» 30 июня, 1 и 2 июля 1934 года, были признаны законными как «вызванные государственной необходимостью».[40]

Черед Рема настал 1 июля. Вечером в его камеру вошли комендант концлагеря Дахау Теодор Эйке и его адъютант Михаэль Липперт. Они положили на стол пистолет и свежий номер «Фёлькишер беобахтер», где говорилось о подавлении путча. Рему дали десять минут на размышление. Но он стреляться не стал. Тогда Эйкке и Липперт просто разрядили в Рема свои парабеллумы. Перед смертью Рем рванул рубашку на груди, но кричать «Хайль Гитлер!» не стал.