Счастливо избежавшей сталинской зачистки партийной номенклатуре программа Берии, дававшая стране некий шанс на обновление, показалась слишком радикальной. Она устранила реформатора и ограничилась оттепелью.
Хрущевская оттепель 53–56 годов провозгласила своего рода первую Хартию вольностей номенклатурных баронов. Освободив политзаключенных, чуть-чуть приоткрыв страну и введя минимальные свободы, номенклатура закрепила свое право на жизнь, гарантии не быть превращенной в любой момент в лагерную пыль очередным диктатором. Как отмечала тогда с чувством глубокого удовлетворения газета «Правда», «в партии воцарилась атмосфера бережного отношения к кадрам».
«Бережное отношение» включало и скромное обаяние таких буржуазных ценностей, как цековский (обкомовский) распределитель, пыжиковая шапка, казенная дача, один раз в год — путевка в цековский (обкомовский) санаторий в Сочи и т. д. Самые дерзкие разрешали себе еще немножечко подворовывать.
Эти тихие радости продолжались лет тридцать, пока не подросли молодые комсомольско-гэбэшные волки, уже чисто конкретно представлявшие себе стандарты западного элитарного потребления, и не потребовали для себя гораздо более «бережного отношения». Они и стали движущей силой перестройки, триумфального термидора коммунистической номенклатуры.
Каковы бы ни были личные устремления отца перестройки (вряд ли он даже сегодня сможет их внятно артикулировать), объективно она стала стартом гигантской операции по конвертации абсолютной коллективной политической власти номенклатуры в громадную личную финансовую власть ее отдельных представителей. Заключительным её этапом (уже в наши дни) стало возвращение ими и абсолютной политической власти.
Сменилась коммунистическая доктрина. Но сохранилась непотопляемая номенклатура, а все та же реальность антропологического разрыва между элитой и народом, между барином и мужиком стала даже еще более наглядной. Существование двух Россий — России Пикалева и России Рублевки, хмуро смотрящих друг на друга на телевизионных экранах, — это тот же фундаментальный раскол, который был порожден «модернизацией» Петра, а затем воссоздан «модернизацией» большевиков. Только в отличие от русского барина XIX века, воспитанного на классической русской литературе и испытывавшего комплекс вины перед мужиком, рублевские читают исключительно гламурных авторов и потому никаких комплексов не испытывают.
Осуществились все золотые мечты партийно-гэбистской номенклатуры, которая и задумала перестройку в середине 80-х годов. Чего она достигла в результате 25-летнего цикла? Полной концентрации политической власти, такой же, как и раньше; громадных личных состояний, которые тогда были для них немыслимы, и совершенно другого стиля жизни (что в Куршевеле, что на Сардинии).
И самое главное — как правители они избавились от какой-либо социальной и исторической ответственности. Теперь им уже не нужно хором выть: «Цель нашей жизни — счастье простых людей». Их уже тогда тошнило от этого лицедейства. Теперь они сухо повторяют, что цель их жизни — это «продолжение рыночных реформ» и «величие России», хотя никто из них сам в это не только не верит, но и не знает, что это такое. 97 % либеральнейшей аудитории «Эха Москвы» убеждены, что в России нет свободной рыночной экономики.
«Непопулярные меры» четверть века подряд обещает народу ради его же блага, разумеется, режим, реализовавший за эти же годы очень популярные в своём узком кругу меры по личному обогащению.
За сотню без малого лет великие злодеи Революции (Ленин, Троцкий, Сталин) сначала превратились в смешных беспомощных старцев (Брежнев, Андропов, Черненко), а затем, окропившись живой водицей номенклатурной приватизации, оборотились в молодых спортивных сексапильных нефтетрейдеров (Путин, Абрамович, Тимченко). Эти чисто конкретные пацаны и есть подлинные наследники Октября, последняя генерация его вождей, закономерный и неизбежный итог эволюции «нового класса».
Жизнь удалась. Это для них десятки миллионов жертв столетнего эксперимента (лузеров в их терминологии) унавозили почву. Им нечего больше желать. Для них наступил персональный фукуямовский конец Истории. У них нет и не может быть проекта будущего. Они уже в у-вечности.
Как же оказывается прав был Свидригайлов, когда говорил, что вечность это деревенская закоптелая банька с ползающими по всем углам разбухшими пауками — ветеранами дрезденской резидентуры и кооператива «Озеро». Схлопнувшаяся черная дыра русской истории. Её последние 60 лет это дыхание Чейн-Стокса огромной страны с дважды переломанным — в 29–30-ом и в 41–42-ом — демографическим хребтом и с изуродованной душой.
P. S.
Сегодняшний путинский огонь по штабам и антиамериканская истерия владельцев американской недвижимости — фарсовая пародия на сталинизм февраля 53-го.
La fin de l’epoque