Третий Меморандум

К сожалению, рокер помнил немногое, из того, что могло заинтересовать Казакова. Когда он увлекался, видимо в пику «здешней» памяти, то принимался рассказывать о барах и дискотеках, Казаков его осаживал. С интересом он выслушал повествование о том, как «любера» приезжали в Питер и были наголову разбиты прямо на вокзале («мы их везде били. Там били и здесь били», не без самодовольства пояснил рокер). А потом, у «Сайгона» объединенные силы ленинградцев всех мастей разбила наголову славная милиция («суки, сюда бы их, мусоров»). Под конец рокер увлёкся до того, что, порывшись без спросу в гигантском встроенном шкафу, обнаружил там гитару, и исполнил самую свежую («то есть записана она два года назад, но мы только-только достали») песню «Дип пёпла». Казаков не перебивал. С Земли пришла депеша. Странного содержания, но – депеша.

– Ладно, – сказал он наконец. – Вот ещё что… Ты никому не расскажешь о нашем разговоре. Был псих, вылечился, все дела. Во-первых, всё равно тебе никто не поверит; во-вторых, я твоё молчание – или болтливость – учту на суде. Ясно, нет?

– Ясно. – Рокер отложил гитару, вскочил. Казаков, повысив голос, позвал котёнка; котёнок, слегка ошарашенный подслушанным концертом, появился и увёл рокера.

Теперь этому парню, так же, как и Казакову, оставалась одна жизнь. Правда, у него она была обычного масштаба.

Координатор выглянул в окно и присвистнул. На площади слонялось несколько человек, худых, производящих странное впечатление своей одеждой – штопаные кожаные с содранными эмблемами, тщательно выстиранные мешковатые штаны… Это были народные представители от Рокпилса, Конезаводска и Люберец. Александр сбежал к ним, на ходу напяливая и застёгивая куртку, хоть и было жарко. Предстояли официальные дела. Собственно, пока эти представители были никем; народ ещё никак не управлялся – он отъедался по рыцарским погребам и отдыхал, охрану города, надзор за мусорщиками-легионерами и прочие функции исполняла оккупационная армия.

Как было дело в Люберцах, Александр вообще не знал, туда нога освободителей пока не ступала; в Рудном и Теплом Стане второй лень сидел Голубев и занимался теми же проблемами, представители оттуда ожидались завтра. Посёлки гуманитариев (до сих пор безымянные) декларативно заявили, что присоединяются к ТСРГ и сегодня, как радировали оттуда, даже вышли на уборку урожая и отработали аж четыре часа; их представители тоже ожидались завтра – и можно было открывать конференцию. Но этих вот хорошо бы обработать заранее. Так сказать, разделяй и властвуй…

Он додумывал, уже подходя к депутатам. Те при виде столь явного начальника, подобрались. Депутата от Рокпилса Казаков знал в лицо: колоритная фигура, невысокий ладный крепыш-блондин, Толя Луканин, один из «дембелей», вдребезги разругался с коллегами ещё в марте, был нещадно бит, переведён в рабы, по слухам, готовил бунт; как бы то ни было, он вносил некое организующее начало, ходил с десятком друзей, в Дикую ночь помогал патрулям, уговаривая самых буйных…

Физиономия бывшего любера была измождена, но вообще-то он сильно напоминал молодого бычка; четырнадцатичасовая сельхозфизкультура пошла его бицепсам на пользу. Парень сразу взял быка за рога.

– Мы уже организовали правление, – сказал он. И вчера, и сегодня уже шли работы. Мы хотим к вам присоединиться, вообще-то, но мы ничего о вас не знаем…

– Да мы, собственно, тоже, – отозвался Казаков. Луконин в ответ мило улыбнулся.

– Знаем, что вы, в вашем Первограде хорошие ребята, но хотелось бы поконкретнее…

– Вот сейчас этим и займемся. – пообещал координатор. – Прошу ко мне. Я временно занял кабинет герцога, – слегка извиняючись добавил он, – но в принципе этот дворец стоило бы отдать под больницу или роддом. У вас как с этой проблемой?

••••••••••••

ДНЕВНИК КАЗАКОВА