Первый снимок был большой, Петька не пожалел фотобумаги. Группа из пятнадцати человек во главе с руководителем стройотряда Надеждой Павловной позировала перед статуей Спящей дамы. Странное дело, они тогда почему-то фотографировались исключительно на фоне статуи. Было ли это стечением обстоятельств или прихотью начинающего фотографа Пети, Аглая не знала, но факт оставался фактом. Вот они ребята-стройотрядовцы, молодые, белозубые, загорелые, а вот она, не пойми каким боком затесавшаяся в дружный студенческий коллектив. Высокая, нескладная, смешная, с глазами, как плошки, удивленными и наивными. Неужели у нее когда-то был такой взгляд?
Второй снимок брать в руки Аглая не стала, испугалась, что стоит только прикоснуться к этому пожелтевшему от времени кусочку картона, как прошлое, от которого она спасалась все эти годы, снова вернется. Почему же она не уничтожила снимок тогда, пятнадцать лет назад? Откуда он вообще взялся?
Наверное, для начинающего фотографа это был очень удачный кадр, было в нем что-то такое – вибрирующее, наполненное жизнью. Жизнь плескалась в ясных Мишиных глазах, играла солнечными бликами в ее распущенных волосах, улыбалась миру настороженно и чуть смущенно. Они просто стояли рядом, даже за руки не держались, и все равно все про них было понятно с первого взгляда...
– Так разве ж ягоды – это взятка?! И Михаил же не при исполнении...
Голос бабы Мани утонул в нахлынувших вдруг воспоминаниях...
На журфак Аглая поступила неожиданно легко, даже не успела толком испугаться, как оказалась студенткой самого престижного в стране вуза. Мама предлагала отпраздновать это дело поездкой в Париж, но она отказалась, последнее перед настоящей взрослой жизнью лето решила провести в деревне у бабушки. Сонная Антоновка казалась ей гораздо предпочтительней, чем шумный и суетливый Париж. Да и по бабе Мане она за год соскучилась невероятно.
Она соскучилась, а вот мама нисколько. Мама вообще избегала всего, что напоминало о ее низком провинциальном происхождении, считала себя коренной москвичкой и прозябать в антоновской глуши не собиралась. Аглая уже и вспомнить не могла, когда мама в последний раз навещала бабушку. Наверное, года три назад, когда отвозила ее в деревню на летние каникулы. А потом Аглая как-то сразу сделалась взрослой, способной самостоятельно преодолеть расстояние в триста километров, и надобность в сопровождающем отпала сама собой.
Что думала обо всем этом баба Маня, она не знала. Наверное, могла бы спросить, но не спрашивала. Бабушка радовалась ее приездам безмерно, а про маму вроде бы и не вспоминала. В какой-то момент Аглая решила, что так и должно быть, и перестала волноваться по этому поводу.
Скорый поезд прибыл в райцентр ближе к обеду, в то время, которое было полностью во власти невероятного, почти тропического зноя. Аглая спрыгнула на перрон, вытащила из вагона дорожную сумку и осмотрелась. Для начала нужно было уточнить расписание пригородных автобусов, а потом купить воды, желательно холодной, а еще лучше замороженной. Пить хотелось невыносимо, да и голова предательски кружилась от духоты. В вагоне, несмотря на жару, не открывалось ни одно окно, а у проводницы из напитков имелся только горячий чай, так что тенек, ветер и холодная вода были для Аглаи вещами высокоприоритетными.
Наверное, она родилась невезучей – изучив расписание пригородных автобусов, она расстроилась. До Антоновки ходило всего два автобуса. Первый благополучно отбыл полчаса назад, а второй должен был отправляться в семь вечера.
Аглая обошла пыльную привокзальную площадь в поисках таксиста, но все таксисты, наверное, по случаю жары, куда-то подевались. А в маленьком магазинчике, радостно встречающем покупателей подвешенными к потолку полосками липкой ленты с трупиками мух, из напитков имелась только газировка, да и та теплая. Оставалась надежда на колонку, но воды в ней не оказалось вовсе, а в единственной на всю привокзальную площадь тени от старого тополя расположилось шумное цыганское семейство с оравой ребятишек. Один из цыганят мертвой хваткой вцепился в Аглаины шорты и принялся клянчить газировку. Возможно, это стало последней каплей в чаше терпения, потому что Аглая сунула в грязную ладошку цыганенка пластиковый баллон, перехватила поудобнее сумку и приняла едва ли не самое опрометчивое в своей жизни решение. В тот момент пять километров, отделяющих Антоновку от райцентра, показались ей несущественным расстоянием. Она не учла лишь того, что идти придется не налегке и по солнцепеку...