Третья раса

— Почти предел, — поежилась Молчунья.

— Ну как почти предел, если это только половина времени?

— Не забывай, что почти всю дорогу вода будет шестнадцать градусов, а это тоже не жарко.

— Я говорю не о комфорте, а о физиологическом пределе. К этому порогу мы не подберемся. Холодно будет, но смертельной опасности нет.

— Это если мы сразу найдем «Валерку», — уточнила Молчунья. — На всплытие времени уже не хватит. Замерзнем.

— Не бойся, не заблудимся, — улыбнулся я. — Выйдем точно на цель. По маяку наводиться значительно легче, чем по указаниям Майка.

— А монитор от маяка?

— Это мне предоставь, — я подмигнул ей, прекрасно зная, как достать монитор. — Может еще и гарнитуру для связи достану.

— Стянешь у Долговязого?

— Точно. Во время ужина.

— Рискуем, Копуха.

— Знаю. Но ты представь, каково сейчас Лесе в тюрьме.

Этот довод подействовал, но я знал, что не он был решающим. Как бы хорошо Молчунья к Леське не относилась, а своя рубашка ближе к телу. Молчунья хотела убить Поганку и освободить таким образом Жаба от безумной охоты. Я ее понимал.

Перед ужином Долговязый выдал нам капсулы с флюкостатом, как я и предполагал. Мы с Молчуньей сунули их за щеку, но глотать, ясное дело, не стали. Выплюнули, как только оказались у Долговязого за спиной. Первый этап подготовки на этом можно было считать успешно законченным. Гораздо труднее на глазах отставника оказалось высыпать в чай и размешать солидную порцию сахара. Вот тут-то я впервые и оценил всю прелесть сговора с Молчуньей! Одному мне бы ни при каких обстоятельствах подобный фокус не удалось провернуть. А так, пока она занимала Долговязого соображениями по запуску «Валерки», я спокойно размешал свою дозу. Затем пришел мой черед проводить отвлекающий маневр, но я справился с этим не хуже.

— Не боишься, что Жаб доберется до «Валерки» раньше нас? — спросил я.

Видно было, что вопрос Долговязого задел, но я как раз на это и рассчитывал.

— Фигня, — сказал он сквозь зубы. — Жаб еще в шортики писался, когда я уже знал о модифицированном дрожжевом грибке. Или, по-твоему, он на километр с комплектом номер один нырнет?

— Зря ты его недооцениваешь. У него наверняка была возможность узнать про грибок. И он у него есть, я более чем уверен.

На самом деле, после обнаружения нейрочипа в голове, я несколько раз задумывался о том, как Жаб реагирует на те или иные мои слова, когда слышит их. Чем дальше, тем чаще мы вспоминали его в разговорах и говорили ведь, что называется, за глаза, от всей души. Чего он только не наслушался с того времени, как мы встретились с Долговязым на «Тапрабани»! Только маньяком его раз двадцать назвали, если не больше. А он сидит себе, поглядывает на монитор, куда транслируется сигнал из моего зрительного поля, да посмеивается. Это в его стиле — посмеиваться. Потому что хорошо всегда смеется только тот, кто смеется последним.

— Слушай, Копуха! — разозлился Долговязый. — Не надо мне тут про Жаба заливать, ладно? Ты его сколько знаешь? Год с ним охотился, да? А я несколько больше. Он хитер, спору нет, но я тоже не пальцем деланный. К тому же для гарантии я велел Молчунье входной код на шлюзе сменить.

Мне показалось, что в это момент явственно послышался хохот Жаба за монитором. Молчунья как раз закончила размешивать сахар. Но второй этап операции рано было считать успешно законченным, пока мы не справимся с остановкой дыхания. Чтобы этот момент скрыть, надо иметь недюжинную силу воли. За себя я не волновался, главное чтобы Молчунья не подкачала.

Мы с ней подождали, когда чай остынет, чтобы выпить его весь в несколько глотков. Долговязый уселся к терминалу просматривать новости. Дикторы разных каналов не уставали мусолить историю Леськи, распаляя во мне необходимую для решительных действий злость.

По мере того, как грибок плодился в крови, сердце начинало сбавлять обороты, а в глазах потемнело. Изобретатели этих дрожжей могли бы позаботиться, чтобы кроме кислорода выделялся хоть какой-нибудь стимулятор сердечной активности. А то так недолго и ласты откинуть! Я глянул на руки и увидел жуткую синеву под ногтями. Молчунья тоже сидела бледная, как смерть, со стиснутыми кулаками. Только через минуту сердце вернулось к нормальному ритму, после чего кожа приобрела привычный цвет. Я показал Молчунье поднятый вверх большой палец. Она ответила чуть заметной улыбкой.

Я встал с таким видом, словно собрался в гальюн, но на самом деле мне предстояло провернуть самую рискованную часть операции, если не считать погружения как такового — украсть монитор радиомаяка из каюты Долговязого. В ушах все еще молотил паровой молот пульса, а я уже пробирался по трапам и коридорам, держась ладонью за переборки. Встретился моряк из команды, я ему улыбнулся и проследовал дальше.