И вот теперь я нервничала. Впервые с того момента, как подписала несуществующий договор о сотрудничестве. Казалось бы, меняй наряды в примерочной, гарцуй перед мужчинами, лови их восхищенные взгляды (такими парней из «ТриЭс» уже облапали обе продавщицы), но мне вдруг сделалось муторно.
Я эмоционально стухла. Сейчас начнется настоящий риск. И неясно, как поведет себя Салим: вдруг заломит мне руки, вдруг прикажет своей охране бросить в какой-нибудь фургон? А те, кто сейчас выбирает для меня наряды и платит за них, точно вмешаются, точно спасут? Я полагалась на людей, которых совершенно не знала. Кто я для них? Удобная «женская особь», которую можно использовать в своих стратегических задачах? Красивое тело, которое должно вызвать похоть у определенного субъекта?
Платья были дорогими, шикарными, коктейльными.
Но я чувствовала себя в них куклой.
И, несмотря на привлекательность ребят из «ТриЭс», я подумала, что сейчас могла бы тратить это время на то, чтобы найти кого-то реального вместо попытки тешить себя иллюзией о том, что сексуальное влечение – одна из граней любви. Далеко не всегда. Иногда похоть – просто похоть, и никаких душевных дел.
Когда я вышла в зал в очередном синем наряде, блестящем и довольно коротком, Арнау посмотрел на мою грудь, спрятавшуюся за сетчатой вставкой, как на десерт, который он однажды попробует и который не намерен ни с кем делить. Сдержанно, но откровенно, спокойно, жадно.
- Подойдет, - отрезал коротко. Поднялся с дивана резко, всем видом показывая, что наряды его больше не интересуют, попросил продавщицу показать ему, где находится туалет.
Коэн специально смотрел мне в глаза, демонстративно не переводил взгляд на мои изгибы.
- Переодеваться сейчас не имеет смысла, так?
- Наверное.
Что еще я могла ему ответить?
- Тогда сразу обувайся в туфли на каблуках.
Вот и повезут «сосиску» на съедение псу. Я не чувствовала себя красивой, отнюдь.
Я чувствовала себя несчастной.
Гэл стоял у «Бариона», я перед ним; Эйс еще не вышел.
Весна, темнеет рано; ветерок трепал мои завитые локоны, пробирался под короткую юбку; Коэн накинул на мои плечи свою куртку.
Смотрел долго – чувствовал, что ли, мое состояние; проспект в отдалении гудел двигателями машин.
- Ты красивая.
- Давай не будем об этом, - огрызнулась я, - мы все знаем, для чего это нужно.
- Все будет хорошо.
Я избегала его взгляда, сколько могла. Потом не удержалась, взглянула прямо, уже не скрывая раздрая в эмоциях.
- Вы ведь… не дадите меня в обиду?
- Не дадим. Я обещаю.
Что-то было в его словах настоящее, фундаментальное. Даже тяжелое. Куртка источала его запах, хотелось завернуться еще и в его руки.
- И я обещаю, - шепнули вдруг из-за спины и отодвинули мне волосы, как делают для поцелуя в шею. Черт, Эйс! Как он подкрадывается так тихо?! Развернулась я резко, планируя не то толкнуть его, не то залепить по морде, – мою руку моментально перехватили. – Обожаю твои скоростные реакции.
«В постели ты такая же жаркая?»
А его «ледник» холоден, во взгляде - сталь. Арнау был готов работать.
- По местам?
Мне оставалось верить в то, что они профессионалы. И в то, что они на моей стороне.
От нервов подташнивало.
Руку свою из захвата Эйса я выдернула не без труда: он ее не сжимал, но и не отпускал какое-то время. После просто разжал захват, отворил для меня дверь пассажирского сиденья.
- Прошу, мадам.
Я привычно фыркнула, Арнау привычно улыбнулся – есть в мире стабильность.
Глядя на мерцающие огни города за окном, я надеялась на то, что все завершится быстро, хорошо и правильно. Что скоро я заберусь в постель в своей новой спальне, укроюсь одеялом и выключу свет. И наступит тишина и спокойствие.
Но еще не сейчас.
- Я к Салиму. Он меня ждет.
Эта фраза сработала для «быка» заклинанием: помявшись в нерешительности несколько секунд, он сдвинулся в сторону и мотнул головой - «проходи». По лестнице я поднималась на негнущихся ногах. Если в первый визит «БлюПул» мне просто не понравился, то теперь клуб был мне ненавистен, и отчего-то вертелись в голове мысли о том, что здесь не было ни бассейна, ни бильярда, ни даже голубой лужи, что оправдывало бы название (*
А «Газим», уже предупрежденный о том, что к нему гость, выходил из-за своего столика с распростертыми объятиями. А еще - с хищным настороженным взглядом, скрывающим по ту сторону радужки неприязнь. Этот урод с блестящими после поедания куриной ноги губами не любил, когда его «надували», тем более, надували побегом какие-то «девки». Я это чувствовала. Чувствовала, когда он подал мне руку, когда тянул псевдорадушное «Какие люди!», когда мацал ртом тыльную сторону моей ладони.
И впервые стало ясно, что означает отвращение.