Третьи дворы

* В фортепианной пьесе Андре Амлена «Цирковой галоп», называемой также «Смерть пианиста» и написанной для механического фортепиано, аккорды, проигрываемые в слишком быстром темпе, состоят из семи-восьми нотных знаков для каждой руки.

__________

8.

… Иван даже успел немного задремать, когда лифт мелодично оповестил о прибытии пассажира на двадцать третий этаж. Двери медленно разъехались – и из кабинки вышел Андре. Поникший, с опущенными плечами, не успевший еще принять свое «парадное» выражение лица. Он увидел сидящего у двери Ивана, и его брови медленно поползли вверх.

Иван смотрел на парня, и в его голове отщелкивались секунды: пять… семь… девять… смотрит, молчит, ничего не говорит – но, по крайней мере, не вызывает полицию и не проходит мимо.

– Что ты здесь делаешь? – вполне мирно, но очень устало спросил, наконец, Андре.

– Да вот, не нашел подходящего клуба, и решил скоротать вечерок в этом приятном местечке, – Иван усмехнулся, не поднимаясь и продолжая смотреть на парня снизу вверх.

Андре, казалось, искренне удивился и растерялся: он явно ожидал от Ивана объяснений, просьб, серьезных разговоров и прочих душеспасительных бесед.

А Иван ляпнул первое, что пришло ему в голову, хотя за то время, что сидел у двери, раз десять прорепетировал в голове свой монолог, убедительный, страстный, с аргументами, беспроигрышными речевыми оборотами и обертонами бархатного тембра. Но почему-то, увидев Андре, он моментально забыл свои выверенные реплики с богатым интонированием в нужных местах.

– И как? Нравится?

Андре стоял перед ним, опустив бессильно руки вдоль тела, не рисуясь, не изображая улыбку и бодрость – просто стоял и просто смотрел. И голос его был тоже бессильным, глуховатым, без эмоций, без выражения.

– Теперь – да.

– Хочешь, покажу тебе местечко покрасивее? – все так же равнодушно и устало спросил Андре.

– Покажи.

– Пойдем.

Андре снова повернулся к лифту и нажал на кнопку вызова. Иван поднялся, сморщился, распрямляя затекшие ноги, расправил плечи.

– Давно ты тут сидишь? – поинтересовался парень, скользнув взглядом по разминающемуся Ивану и снова утыкаясь в металлическую створку лифта.

– Давно. Я сразу приехал сюда, как только упустил твое такси.

Парень неопределенно хмыкнул. Лифт снова дзынькнул и распахнулся. Андре вошел первый и сделал приглашающий жест. Мужчина шагнул следом.

– Ты хочешь лично отвезти меня вниз и сдать консьержу?

– Нет, – снова неопределенный жест плечом и ускользающий взгляд, – зачем мне консьерж? Я ведь могу просто сказать тебе, чтобы ты уходил. И ты уйдешь. Разве нет?

Иван молчал, опустив глаза. Сейчас, когда парень стоял рядом с ним, Иван отчетливо понял: ни за что. Он не уйдет больше ни за что. Он будет сидеть под дверью. Лежать под ногами. Висеть за окном. Но не уйдет – по крайней мере, до тех пор, пока Андре его не простит.

В полном молчании они доехали до верхнего этажа, вышли на площадку, и Андре повернул к чердачной лестнице.

Поднимаясь следом за парнем – сначала по широкой, а следующие два пролета – по совсем узкой лестнице, Иван видел перед собой мелькающие длинные ноги, немножко сгорбленные плечи и опущенную голову, и, вытягивая шею, ловил запах: слабенький парфюм, немного пудры, немного сигарет… очень хотелось протянуть руки – и схватить его, идущего впереди, прижать к себе, закопаться носом в светлые волосы, поймать губами теплый затылок, и держать. Просто держать и дышать этим запахом: немного пудры… немного сигарет… немного парфюма…

Андре, наконец, открыл своим ключом какую-то дверь – и, как Ивану показалось, исчез в синем прямоугольнике открывшейся двери.

«Ремедиос Прекрасная вознеслась», – почему-то пришло на ум Ивану, и он торопливо выпрыгнул следом, чтобы удержать, если надо, успеть схватить – и не дать воспарить без него ему, своему Прекрасному.

Они стояли на большой, ровной площадке, мощеной серой плиткой, с коробками воздухоотводов, системами кондиционирования и люками вентиляции. Вокруг них, где-то внизу, мерцал ночными огнями Нью-Йорк. На ум Ивану приходили какие-то банальные, избитые сравнения: с золотыми огоньками – нитками бус, с мерцающими бриллиантиками фонарей, и тому подобная романтическая ерунда, которую так любят проставлять в виде тегов инстаграмщики.

Андре медленно подошел к высокому каменному парапету, отделяющему крышу от чернильного неба, оперся о него локтями и застыл. Иван нерешительно остановился в паре шагов от парня: все его существо, вся его внутренняя начинка, состоящая из души-сердца-мозга и прочего ливера, умоляла его: пожалуйста. Подойди к нему. Обними его. Пожалуйста. Ну же, Ваня, ну же, не трусь. Сделай то, что ты сейчас хочешь больше всего на свете. Пусть он тебя оттолкнет. Пусть ударит. Но ты хотя бы на секунду снова обнимешь его. Ну же, Ваня, ну же…

И он очень осторожно, очень бережно и нежно опустил свои горячие ладони на плечи парня.

Андре вздрогнул и закаменел, но не вырвался.