Третьего не дано

Видите, обстановка усложняется. Если старые явки недействительны, надо во что бы то ни стало найти нужную публикацию с адресом, о которой сия дама здесь упоминает. Переворошите местные казанские газеты. Действуйте через Никитину. Учтите вот еще что. Они пишут в памятке для едущего разведчика: важным условием является внешний вид передвигающихся. Не должно быть никаких внешних признаков (галифе, френчи).

Одеваться следует возможно проще и даже неряшливо.

Никаких политических разговоров не вести. По прибытии на место соблюдать строгую конспирацию и продолжать разыгрывать прежнюю роль (крючник, артист, мешочник).

- Ясно, Феликс Эдмундович, - сказал Калугин.

- Вот и хорошо. Как настроение?

- Прекрасное! - сияя, ответил Мишель. - Просто ног под собой не чую, что дорвался до настоящего дела!

- Настроение в наших руках, - деловито добавил Калугин. - Какое требуется по обстановке, такое и будет...

- Я часто думаю, - сказал мечтательно Дзержинский, - придет время, когда революция и дни, в которые мы живем, станут историей, и это раскаленное, огненное время напомнит о себе, как неповторимое, бесценное счастье.

- Как счастье... - тихо повторил Мишель.

- Что ж, посидим на дорожку, - предложил Дзержинский. - Присядь и ты, Яков Христофорович, - сказал он Петерсу, который взволнованно ходил по кабинету. - По русскому обычаю.

С минуту они сидели молча. Дзержинский поднялся первым, крепко пожал руку Калугину и Мишелю:

- В добрый путь...

...Мишель вспоминал обо всем этом и торопил время, когда можно будет доложить Феликсу Эдмундовичу о том, что задание выполнено. Он взглянул на Калугина.

Тот лежал с закрытыми глазами и, казалось, дремал.

- Спишь? - окликнул его Мишель.

- Выдумаешь тоже, - буркнул Калугин. - Какой, к медузам в ребро, сон! Лежу и думаю: ни черта у тебя, балтийский морячок, не получится. Язык-то у тебя - корчаги ворочать, пни. А там требуется нежные разговорчики вести: "Соблаговолите...", "Честь имею,..", "Не извольте беспокоиться...". Тьфу!

- А ты больше молчи. И хмурься, хмурься. Рявкни пару слов - и молчок. Еще пару - и снова молчок. А всю разговорную процедуру возложи на меня.

- Идет! - обрадовался Калугин. - Выручай, И пофранцузски им что-нибудь вверни. Они это любят, каракатицыны дети... А если зарвусь, кашляни - я враз на сто восемьдесят. А то - форменный оверкиль...

- Это еще что за штуковина?

- Оверкиль? Это, браток, самое поганое, что может с моряком случиться. Это когда корабль вверх тормашками пойдет.

- Интересное словечко, - улыбнулся Мишель. - Значит, главное - не допустить оверкиля?

- Вот именно... - насупился Калугин, думая, что Мишель подсмеивается над ним.

Помолчав, они стали обсуждать различные варианты предстоящей операции.

- Ну, хватит, - сказал наконец Калугин. - Это все теория. Утром видимость до самого горизонта.

- Попробую раздобыть местную газету, - предложил Мишель и натянул на себя еще влажную косоворотку.

- Ну что? - спросил Калугин Мишеля, когда тот вернулся в помер.

- Объявлений много. Придется завтра поколесить по городу, - ответил Мишель. - Начнем хотя бы вот с этого: "Продается дом и участок - фруктовый сад, водопровод, электрическое освещение и прочие удобства..."

Было уже близко к полуночи, когда пришел паренек из Казанской губчека, предъявил мандат. "Ковальков Илья Петрович", - прочитал Калугин и вздрогнул. "Тоже Илья", - подумал он и как-то по-новому, приветливо и добро, посмотрел на Ковалькова.

- Твоя задача, дорогой товарищ, и легкая, и непосильная, - сказал он Ковалькову. - В зависимости от того, как пришвартуемся. Держать нас под прицелом, чтоб в любой момент знать, где мы и какой курс держим. И чтоб ни одна душа и помыслить не могла, что ты нас сопровождаешь. А когда мы попадем в главный штаб, я просигналю огоньком самокрутки над головой.

И ты будь добр тут же вмиг окружить дом, и чтоб никто из этой контры не успел пикнуть. Сделал зарубку? Вот почему, дорогой товарищ, я еще в предисловии указал, что задача твоя и легкая, и непосильная, смотря как ветер подует...

- Все сделаю как по нотам, - горячо заверил Ковальков. - А как вы будете знать, что я оцепил дом?

- Молодец, мозгами ворочаешь, - похвалил Калугин. - У них там, ясно, свои люди возле дома шастать будут. Просигналишь выстрелом.

- Есть, просигналить выстрелом...

- Ну как? - спросил Калугин Мишеля, когда Ковальков ушел.

- Молодой, - сказал Мишель.

- Это не беда, - откликнулся Калугин. - Сам знаешь, Илюха был совсем юнец. А какой из него чекист получился бы!

Калугин засопел и ожесточенно глотнул папиросный дым.

Едва дождавшись рассвета, Калугин и Мишель покинули гостиницу. Утро было свежее, умытое вчерашним дождем. Крохотные лужицы с упоением ловили солнце.

Даже на старых деревьях помолодела листва.

Трамвай еще не ходил, и Калугин предложил идти певшем. Мишель охотно поддержал его.

Дом, о котором говорилось в объявлении, стоял в переулке, огороженный коричневым забором. В палисаднике буйно разрослись цветы.