Третьего не дано?

— Если дорога жизнь, — поправил я его. — Этот — не Дмитрий, политесов разводить не станет, сам с усам. Да еще с таким пышным.

Квентин сдержал обещание. Про всяческие ошибки в гербах он никому не сказал ни слова. Молчал как рыба.

Целых два дня молчал…

Хотя нет, если считать сегодняшний, то уже три.

Молчал и я, хотя порою, когда Свинка особо пренебрежительно отзывался о моем плохом владении саблей, язык просто физически зудел дать ответ надменному шляхтичу, опустив его достоинство ниже городской канализации.

Хорошо хоть изредка его отвлекали партнеры по спаррингу. Правда, не так часто, как мне того хотелось бы, ибо оба — и Лешко Копатна, и Анджей Немиро — в связи со своей неопытностью и чрезмерной горячностью особых хлопот пану Станиславу не доставляли.

Не зря говорят, что в молодости человек учится, в зрелости понимает, а в старости — сожалеет. Этим до сожаления, равно как и до понимания, было весьма и весьма далеко.

Словом, у пана Свинки имелось достаточно времени, чтобы осыпать градом насмешек не только нас троих, но и других соседей по своеобразному тренировочному ристалищу.

Это я к тому, что славный шляхтич хоть и окружил меня «особой заботой», но успевал точно так же «позаботиться» и о других, ибо был по натуре хам — наглый, самоуверенный, жутко тщеславный и непомерно самолюбивый.

Не трогал он разве что моего спарринг-партнера. Кстати, пан Михай Огоньчик происходил из куда более славного и именитого рода, но в отличие от Свинки этим вовсе не кичился.

А ведь он являлся родственником князей Острожских — у них даже гербы по своей основе совпадали, как авторитетно заявил мне все тот же Квентин.

Правда, родство это было весьма отдаленное, но, имей Свинка такую родню, непременно трендел бы о ней по всем углам раз по двадцать на дню, а этот…

Я говорю к тому, что среди шляхты тоже встречались разные люди — дураки, не совсем дураки, а порой и вовсе умницы. Впрочем, в Путивле последние были исключением — специфика воинства царевича.

Вообще, как спарринг-партнер Огоньчик мне очень нравился именно своей молчаливостью и умением четко и лаконично объяснять ошибки, допущенные мною. Кстати, сам он владел саблей если и хуже пана Свинки, то чуть-чуть — для непрофессионала типа меня разница была и вовсе не заметна.

Во всяком случае, пан Станислав за все время ни разу не прошелся «добрым словом» по мастерству Михая, хотя остальных доставал вне зависимости от знатности рода.

Сам пан Огоньчик, невзирая на то что я был чужаком, а Свинка — поляком, придерживался моей стороны. Более того, как-то раз он заметил мне в утешение, что такова природа — всем глупцам не терпится кого-то осмеять. Тем самым они не остаются одинокими.

Сказано было негромко, но пан Станислав услышал и… промолчал. Хватило ума не огрызнуться в ответ, иначе получилось бы по пословице: «На воре и шапка горит».

Потом занятия закончились, и я в самом замечательном расположении духа спустился в здоровенную трапезную, где обычно питался царевич и все его ближайшее окружение.

Поначалу грубые разглагольствования пана Станислава не вывели меня из себя, хотя тот сразу после первой чаши, то есть будучи почти трезвым, начал вслух мечтать о том времени, когда они будут в Москве.

Мечтал он в подробностях, причем весьма хамских. Называется, ударилась свинья в лирику.

Точнее, Свинка.

Сам Дмитрий, которому эти разговоры очень нравились — подозреваю, что он таким образом подзаряжал свой оптимизм, — слушал его с легкой улыбкой на лице.

Бояре и прочие тоже помалкивали, хотя физиономии их были кислыми.

До тех пор пока речь шла о том, какие меды пан Свинка непременно попробует, забравшись в годуновские закрома, хотя все они, разумеется, жалкое подобие истинно шляхетских напитков, приготавливаемых в Речи Посполитой, я молчал.

Потом речь зашла о том, сколько боярских дочерей он перещупает, и не только, ибо ни одна не посмеет отказать в столь пустяковой услуге славным шляхтичам и истинным рыцарям, каковых в своей жизни доселе не видала.

И тут я не проронил ни слова. Более того, я посчитал такие размышления вслух вполне естественными для человека с подобной фамилией.

Чай, не Лев и не Орел, так о чем же еще ему мечтать?

Но после третьей чаши уровень боярских дочек показался пану Станиславу слишком низок, и он завел речь о… Ксении Годуновой.

— Конечно, царя мы тебе поможем скинуть, — философствовал Свинка. — Юному щенку тоже жить незачем, но вот царскую дочку можно и оставить для шляхетских забав, — надменно покручивая пышный рыжеватый ус, весело заявил он и горделиво оглядел присутствующих: мол, каково сказано?

Мне очень не хотелось затевать ссору, тем более чреватую очень крупными неприятностями, если только можно так назвать смерть.

Но передо мной тут же возник черный зрачок глаза, робко выглядывающий из-за фигурной решетки.

На сей раз он был наполнен слезами и смотрел на меня с укоризной: «Неужто смолчишь?»

«Ну что ты. Разве такое прощают?!» — успокоил я.