Третьего не дано?

— А теперь у меня к тебе деловое предложение, — сказал я, завершив рассказ об «увиденной» мною смерти Бориса Федоровича. — Ты выпускаешь меня отсюда вместе с Васюком, а я обязуюсь тебе рассказывать о всех своих видениях, которые ко мне придут, и клянусь ничего не утаивать, а слово свое, как видишь, я держать умею.

— Нет уж! — злобно прошипел «аптекарь», и лицо его исказилось от ярости. — Я лучше сдохну тута в углу, чем уступлю. Ишь чего умыслил! Ты хитер, да и я не глуп. Чтоб ты сразу с ябедой[126] на меня к царю побежал?!

— Не пойду, — пообещал я.

— Не верю! — отрезал Годунов, и, судя по его тону и твердому голосу, я понял, что он и впрямь готов стоять в углу до самой ночи, хотя, скорее всего, избавление придет куда раньше.

Но к нему.

Я не удивился его отказу. Каждый судит других по себе, и переубедить «аптекаря», что ради возможности освободиться я готов наплевать на сей инцидент, навряд ли получится. Нужно искать иной вариант.

— Тогда давай так, — великодушно предложил я. — Ты ставишь в моей темнице лавку с удобной постелью, поишь, кормишь, лечишь моего Васюка, который будет находиться рядом со мной, а я тебе рассказываю все свои видения. — И сразу предупредил: — Но учти, что это мое последнее слово.

— Нет, — ответил боярин.

Однако в голосе уже не было столько решимости, да и ответ прозвучал не сразу, а после некоторого раздумья. Значит, стоило поднажать.

— Ты хорошо подумал, старче? — уточнил я.

— А ты и так все поведаешь, — угрожающе пообещал Годунов. — Недолго уж осталось. Вот кто-нибудь зайдет и…

— Понятно, — кивнул я. — Спасибо, что предупредил. — И, глядя на свою веревку, тянущуюся к потолочной балке, а далее через нее поверху и спускающуюся вдоль стены к вороту, задумчиво протянул: — Та-ак. Думается, что и я поспешил предлагать тебе такое, потому как помощи тебе не дождаться. Сразу я, конечно, до тебя не достану — коротковата моя веревочка, но дотянуться ногами до ворота смогу. И вон тот клинышек, который его удерживает, выбить мне тоже по силам. А уж когда я его выбью и веревочка размотается…

«Аптекарь» оценивающе покосился на мою веревку, прикидывая ее длину, и перевел взгляд на ворот.

Я ждал.

На самом-то деле пугать не имело смысла — куда как лучше было бы осуществить все на практике, но я, хоть ни бельмеса не смыслю в высшей математике, основы геометрии в школе выучил хорошо.

Как там? «Сумма квадратов катетов равна…»

Короче, дергаться мне не стоило — даже по самым грубым прикидкам до клина, держащего ворот, я не доставал.

Никак.

Не хватало минимум полметра.

Вот только он этого не знал, а у страха глаза ох как велики.

— Ладно уж, дозволю я тебе эдакое проживание, — махнул он рукой, вновь превращаясь в сухонького безобидного старичка-пенсионера.

— Только помни: стоит тебе нарушить свое слово, и от меня ты ничего не услышишь, — предупредил я и на всякий случай пояснил причину: — И не из упрямства смолчу — дыба и не таким, как я, рты развязывала, а потому, что не смогу. Это мне точно известно — было как-то раз такое после большой драки, где мне досталось. Потом целый год ничего не видел. Ну а если и запою под твоим кнутом, все равно совру, чтоб только отстали.

Ироничная усмешка, появившаяся на его лице вначале, по мере того как я объяснял расклад, сползла.

— Так это что ж, даже для острастки нельзя? — растерялся Годунов. — А яко же тогда быти?

— Думай, — предложил я. — Только поскорее, а то этот клин, что ворот держит, такой соблазнительный. Боюсь, не совладаю я, грешник, с эдаким искушением, да и…

— Согласен, — быстро произнес «аптекарь», и на его лице вновь показалась коварная усмешка.

Не иначе как что-то задумал, вот только бы знать, что именно.

— Точно слово сдержишь? — уточнил я, оттягивая время.

— Мне без того нельзя, — пояснил он. — Одного обманешь, жизнь, к примеру, посулив, и другой, прознав о том, не поверит. Потому я свое словцо хошь и берегу, но вспять от него не бегу.

— Только сразу предупреждаю: бывают у меня видения не часто, примерно раз в два-три дня, а иной раз и вовсе одно за седмицу или две. Словом, как бог укажет. Правда, с последнего изрядно времени прошло, так что, думаю, следующее вот-вот нагрянет. А уж потом, извини, подождать придется.

— Погодим сколь надобно, — кивнул Семен Никитич и, с опаской поглядывая на меня, двинулся к заветной веревочке.

— Меня вначале развяжи, — потребовал я.

— Али не веришь мне, лапушка?! — Он изумленно всплеснул ручонками.

— А ты мне, боярин? — в тон ему ответил я, после чего мы, лукаво поглядывая друг на друга, весело рассмеялись…

Я добился своего. Вначале он вытащил клин, удерживающий ворот, после чего самолично принялся развязывать узлы на моих руках и только потом дернул за веревочку.

А спустя час я уже сидел пусть и в камере, но на мягком матрасе, застеленном толстым одеялом, и наблюдал, как лекарь заботливо смазывает раны Васюка каким-то пахучим снадобьем.

Теперь предстояло обмозговать содержание моих будущих видений.