Третье тысячелетие. Том 3-й дополнительный

Кошелек покоится на столе. Стало быть, надо дать еще. Не прерывая беседы, запускаю руку в карман и достаю еще один кошелек — точно такой же. Кладу и его на стол, продолжая нестись по волнам красноречия. Никогда я не говорил столь красиво и возвышенно. Пусть добрые люди проявляют заботу о больных, пусть они молятся о спасении души моей и славят Его, единственного и милосердного. Ни о чем другом я, грешный, и не помышляю.

А вообще-то я помышляю о том, во что обойдется Маргарита Реалдо. Довольно дорого, ежели судить по ходу кроткой и спокойной беседы. Неужто пастор снова начнет развивать тезис о Нем, всевидящем и всезнающем? Тогда придется ударить его по рукам.

Но и пастор Фром, кажется, прикидывает, не слишком ли он увлекся рассуждениями о спасении души, а прикинув, встает, берет кошельки и крестится. Я крещусь тоже. Мы абсолютно единодушны.

Потом он садится, мигает своими глазками и говорит:

— Э, сынок, я всего лишь старый и больной человек. Но чем может помочь старый и больной человек тебе, постигшему все науки?

Никаких особенных благ мне не нужно. Нужно лишь, его снисхождение к нам, грешным, ибо кому мы можем быть судьями здесь, на этом свете?

Он полностью одобряет мой тезис о неподсудности и снисхождении. Сидит, кротко кивает головой.

Ах, как было бы славно, чтобы достопочтенный пастор сидел бы вот так и размышлял о спасении души не обращая внимания на то, сколько времени задержится Маргарита Реалдо в исповедальне. А об остальном позаботимся мы с Лучиано — в церкви святой Анны несколько выходов. Маргарита исповедуется каждую пятницу…

Пастор Фром задумывается. Скорее всего прикидывает на незримых весах вес моих кошелей и тяжесть грехов — будущих грехов вдовы. Думает он долго, несколько раз пригубляя бокал, пока наконец не принимает решение;

— Я, сынок, человек старый, больной. Глаза мои видят неважно, да и со слухом все хуже и хуже. Но в одном я согласен с тобой, вельми ученый муж. Надлежит прощать кающихся!

Все, что сказало о слабеющем зрении и неважном слухе, — ясно. Мы, кажется, столковались, А дальше? Пастор улыбается, в его глазах лукавые чертики.

— Сынок, — говорит он, — золото твое употребится на помощь нищим. Мне оно не нужно. Зачем мне золото, рассуди? Все мы грешны, и да пусть нас судит Тот, кто единственный имеет право судить. Мы же в смирении своем да накормим голодного, да оденем раздетого!

Его рассуждения мне представляются не лишенными смысла. Я начинаю понимать, что он довольно умен, умнее, нежели я предполагал. С ним или без него — Лучиано наделает глупостей. И Маргарита не оттолкнет его. Пусть грешная любовь заплатит свои долги людям, беднякам, что едят просяной хлеб и облачены в пеньковые рубашки. А господь знает свое дело. Впрочем, я с удовольствием замечаю: не исключено, что пастор верит в бога столько же, сколько и я.

Пьем вино, молчим.

— Сынок, — начинает снова пастор, — что-то в последнее время не видно твоего друга в божьей обители.

— Уважаемый отче, он душой и сердцем помогает больным и страждущим.

— Грешная плоть, мудрый сынок, ничто, — вздыхает пастор.

Воистину странные люди. Отрицают греховную плоть, но отрицание оное вовсе не препятствует им ублажать себя. Мудрствуют, будто все страдания даны свыше, но идут к Лучиано, ибо не могут без него обойтись. Почти совсем ничего не знают, не ведают о болезнях, а то, что в знали, позабыли. Суеверные, лицемерные, гордые, храбрые, запутавшиеся, схватились как утопающие за свою лживую веру и не желают замечать ее лживости, ибо уверены: едва отрекутся от веры — и мироздание рухнет. А мир, хвала всевышнему, довольно крепко стоит на ногах и будет стоять в грядущих веках. По крайней мере, в этом-то я уверен.

— Я поговорю со своим другом, уважаемый отче, — киваю я понимающе, — и уверен, он прислушается к вашим словам.

Прислушается, жди! Лучиано никого не слушает. Меня он, правда, побаивается, а заодно, наверное, и ненавидит. Сейчас он потерял голову от любви к Маргарите, и можно только гадать, чем все кончится. Во всяком случае, ничего путного ждать не приходится.

Направляю разговор в другое русло, пора обменяться последними новостями. А новости приползают столь мед ленно, что по пути окочуриваются от старости. До нас доходят слабые отголоски событий, возможно, имевших место, а может, не происходивших вообще. Кто-то с кем-то воевал, побеждал, продавал в рабство. Кто-то куда-то отправился, пересек семь морей и открыл диковинны края, где горы сплошь из золота, люди ходят в чем мать родила и не срамятся греха. Антихрист сошел на грешную землю в образе некой Люмер и убеждал повсеместно отринуть истину. В Тюрингии батраки пустили красного петуха в господских поместьях, а сами подались в дремучие леса.