Третье пришествие

Эдвин взглянул на экран радара.

– Поток встречно-боковой. Ширина неизвестна. Торможение увеличит время его пересечения. Из-за этого опасность нового удара увеличится.

– Следовательно, тормозиться не будем?

Эдвин взглянул на курсовой экран. Там красовался большой оранжевый диск. Как говорится, «в полный рост». До него оставалось меньше недели инерционного полета. По космическим меркам – рукой подать.

Марс был повернут своим Западным Полушарием. Невооруженным глазом прекрасно различались и обе полярные шапки, и области со звучными названиями Аргир, Тарсис, долина Маринера, Эллас, Ниргал, другие характерные образования марсианской поверхности. Детали, завораживающие, загадочные и необъяснимо притягательные для землян. Сотни лет люди изучали их сначала при помощи телескопов, затем – посредством автоматических зондов. И, наконец, пришла пора прямого знакомства с красной планетой. Для этого на орбите Земли собрали, снарядили огромный, баснословно дорогой корабль, все рассчитали, почти прилетели, и вдруг под самый занавес – этакий сюрприз.

Эдвин качнул головой.

– Следовательно, тормозиться не будем. Отправляйте робота-сварщика для ремонта обшивки.

– Ну а дальше-то что? Какой частью корабля будем рисковать? – спросил Большой Джо.

Он задал еще один вопрос, который вертелся на языке у всех. Вопрос весьма непростой, поскольку лишних частей у космического корабля нет, а отвечать на этот вопрос предстояло самостоятельно, поскольку из-за большого расстояния обмен радиограммами с Землей отнял бы слишком много времени.

Международный межпланетный корабль «Одиссей» представлял собой диск, насаженный на длинную трубу. В диске, который русские именовали смешным словечком blin, находились жилые помещения, пост управления, научные приборы, оранжерея и основные запасы. А на дальнем конце трубы располагался ядерный реактор главного двигателя. Для защиты от его излучений поперек трубы проходила толстая антирадиационная плита. Напрашивалось решение лететь хвостом вперед, прикрывшись этим щитом. Однако в таком случае «Одиссею» предстояло резать пылевой поток своими маршевыми дюзами. И что особенно волнительно – шарообразным корпусом уранового «котла». Между тем, даже малое повреждение реактора или контролирующих систем могло породить весьма серьезные проблемы. Про большое повреждение и думать не хотелось.

– Джентльмены, – сказал Эдвин, – мы все заинтересованы в относительно благополучном возвращении. Поэтому пусть поток пересекает blin.

– А как же наш отель? – спросил Григорий. – Он может пострадать.

Отелем «Калифорния» все те же лингвистически одаренные русские называли большой посадочный модуль, прикрепленный к передней поверхности диска. Этот модуль являлся базой для тех, кому предстояло несколько месяцев жить и работать на Марсе. Повреждение «Калифорнии» ставило под угрозу сразу шестьдесят процентов исследований.

Эдвин пожал плечами.

– Чем-то же придется рискнуть. Даже если случится худшее, потеря «Калифорнии» – это еще не гибель экспедиции.

На это никто не возразил.

* * *

Коротко сработали двигатели маневра. «Одиссей» развернулся. Через полчаса из Хьюстона пришел совет сделать то же самое.

На экране связи возник сам Джеф К. Пристли, директор центра пилотируемых полетов NASA. По обыкновению был он и суров, и немногословен.

– Хелло, Эдди. Ваше сообщение получили. Земля одобряет маневр. Но предстоят дополнительные проверки «Калифорнии» перед спуском. Наши инженеры готовят страшные инструкции. Скучно вам не будет! Бай.

– Бай, – по привычке отозвался Эдди, хотя Хьюстон мог услышать его не ранее, чем через шесть минут. Шестьдесят миллионов миль – это вам не джоджинг по лужайкам Белого дома.

Экран погас. Эдвин еще с минуту смотрел на него, задумчиво посасывая через трубочку фруктовый коктейль. Он испытывал странные чувства, виной которым был вовсе не этот щекочущий нервы метеорный поток. Виной тому был сам рыжий, таинственный Марс, до которого оставались считаные сутки полета.

С юности Эда Стаффорда влекла к себе эта планета. С тех самых пор, когда через слабенький школьный телескоп он впервые принялся рассматривать оранжевый кружок в мерцающем ночном небе.

Эдвин перечитал массу книг. О загадочных каналах, которые якобы видел итальянский астроном Джованни Скиапарелли в девятнадцатом столетии. Про исполинскую гору Олимп высотой в три земных Эвереста. Про несусветные пылевые бури, про водяной лед под слоями замерзшего углекислого газа. Про то, что лето в южном полушарии короче и жарче, а в северном – прохладнее, но длиннее. И про то, что в далеком прошлом по Марсу текли настоящие реки, а его атмосфера была гораздо плотнее нынешней.

Но больше всего юного Стаффорда заинтересовали частые катастрофы межпланетных автоматических станций, пытавшихся исследовать Марс. Эдвин помнил своего деда-астрофизика, сердито стучавшего пальцем по фотографиям Фобоса и Деймоса.

– Помяни мое слово, парень, есть там какая-то чертовщина, есть!

– Что ты имеешь в виду?

– Да кое-что имею, – загадочно ответил дед.

И выложил кучу пожелтевших вырезок из разных старых журналов.