Третье правило возврата

 Я не знаю, чем мы занимаемся на кухне, но обед исчезает с тарелок, когда на улице уже порядочно темнеет. За то, что я от души накормила его, используя добрую половину продуктов из огромного магазинного пакета, Грион с удовольствием моет посуду, а я совершенно наглым образом пристаю к нему. Я всегда так делала, пользуясь моментом и занятыми руками мужа, за что потом наказывалась в особо изощренной форме. Обычно на следующие несколько часов. Сегодня...сегодня, кажется, не тот случай, потому что все мои попытки муж переносит с завидным терпением. Поэтому я перехожу к тяжелой артиллерии.

 Помня, что снятый за обедом китель лежит где-то позади на кожаном диване, я прижимаюсь к мужу сзади и вытаскиваю из штанов рубаху свободного покроя. Грион нервно вздыхает, но посуда еще есть - он не оставит своего занятия. Руки скользят под плотную ткань к самой коже, останавливаясь на подтянутом животе, и с минуту раздумывают, в каком направлении двинуться дальше. Я все же задеваю ногтями низ живота под поясом брюк, но затем, уткнувшись носом в спину Гриона и чувствуя, как вздрагивает от маленькой хитрости муж, продолжаю путешествие вверх. Упираюсь лбом в место между лопатками, поворачиваю голову, вслушиваясь в учащенное сердцебиение, а сама останавливаю руки на его груди, чтобы с шумом втянуть родной и любимый запах. Я дома, любимый рядом - все прекрасно.

 Забывшись в ощущениях, прихожу в себя, лишь оказываясь лицом к лицу с Грионом. Обожаю его глаза, становящиеся в моменты сильнейшего волнения совсем черными. С ним можно не говорить, он понимает все мои желания без слов. Хочется поцеловать его, а потом продолжить где-нибудь наверху, чтобы окончательно осознать, что мы с мужем никуда не исчезли, что все происходящее реально и год, прошедший порознь, не смог этого изменить.

 - Гри... - шепчу я, в то время как ногти впиваются в кожу спины, и муж непроизвольно прикрывает глаза. Он не торопится идти дальше - только прижимает к себе и с нежностью гладит мое лицо и волосы. От этого мне, почему-то, становится страшно. - Что случилось?

 - Прости меня, - непонятно отзывается муж, и я хмурюсь, глядя на него.

 - За что?

 - За то, что не оказался рядом, когда был необходим, - с болью в голосе произносит Грион.

 - Если бы я убила ту сотню, потерь было бы намного больше, - тихо возражаю я, перемещая руку из-за спины на щеку Инквизитора. Щетина приятно колется под подушечками пальцев. Мой мужчина!

 - Когда я думаю о том, что из-за полоумного маньяка мы утратили самое дорогое существо, эта сотня уже не кажется слишком страшной цифрой, - признается Грион, и я отстраняюсь от него.

 - Мы ничего бы не смогли изменить. Слава Богу, что остались живы. Я люблю тебя, Грион.

 - Ви... - он снова сжимает мое лицо в ладонях, наклоняясь так, чтобы наши глаза оказались вровень. - Девочка моя...я должен на тебя молиться.

 - Потом, все потом, милый, - нерешительно улыбаюсь я. - Пока достаточно просто поцелуя.

 Кажется, из глаз Гриона на меня сейчас смотрит сама тьма. Та тьма, которой управляет Кловис. Та, из которой я черпаю собственные силы. Та, что оберегает меня и заботится.

 - Люблю, - тихо выдыхает муж, и я, наконец, получаю то, к чему так долго стремилась. Разум отключается почти сразу, отказываясь в присутствии мужа даже от простейших умозаключений, отдаваясь на волю тела безоговорочно и без сомнений. Я льну к телу Гриона, уже смелее ныряя под рубашку, чтобы затем стащить ее и бросить тут же на кухне. Это не общая комната, в которой страшно оставить следы страсти, это место, в котором живет любовь. Он целует меня горячо, неистово, словно мы давно не виделись, словно вернулись в тот первый раз в штаб-квартире, когда смогли, наконец, соединиться после океана разногласий и непонимания. И мучительно-медленно подсаживает меня, придерживая за бедра, чтобы потом отправиться, как я и мечтала, в комнату наверху. Все время, что Грион движется, я опираюсь на его плечи, уткнувшись лицом в шею мужа, и с трепетом ожидаю продолжения. Но то, что он начинает творить, стоит сначала поставить меня на пол и снять платье, а затем опустить на прохладу простыней, заставляет испытывать ни с чем не сравнимые эмоции. И плакать то ли от счастья, то ли от невыразимой грусти, когда муж, спускаясь все ниже и ниже по моему телу, начинает медленно целовать живот. Он все сейчас делает медленно. И каждое горячее прикосновение его губ заставляет все сильнее выгибаться навстречу искренним и умелым ласкам. Он знает, как привести в неистовство мое тело, но сейчас еще и лечит мою душу. И кто из нас двоих после этого настоящий целитель?