Третье правило диверсанта

Я подошел к нему и ослабил на двадцать секунд петлю ремня, восстанавливая кровоток, после чего затянул подручный жгут заново. Пристально всмотрелся в лицо Андрея, чувствуя острое чувство вины по отношению к этому большому по ошибке оказавшемуся здесь ребёнку. Хотя если разобраться в чём я был перед ним виноват. Он ка ни крути взрослый человек, а никакой не ребёнок. Опытный боец. Егерь, в конце концов. Ходить по краю, каждодневно рисковать своей жизнью это его работа, которую он сам для себя выбрал, и никто его не принуждал брать в руки автомат и искать себе не самой лёгкой смерти на запутанных улицах старого полуразрушенного города.

Всё верно.

Всё так.

Верно ли? Так ли?

Не знаю.

Правда, не знаю. Без обиняков.

Только я был виноват перед ним как-то иначе, авансом, что ли. Как бы ненароком, провинился, как не выучивший урок третьеклассник перед отцом самодуром. А может по-другому, не знаю. Но это в любом случая это была та обособленная дурь, которая складывала две жизни вместе и надрывала их сначала вдоль, после ещё раз складывала и рвала на этот раз до конца и поперёк, с хрустом и навсегда.

Знаю одно, что если сейчас приму неверное решение это его однозначно убьёт. Двинемся ли мы вперёд, повернём ли назад, достигнем ли мы изначальных целей, уцелею ли при этом я сам — не имеет значение. Если моё решение не будет оптимально выверенным грамотно продуманным и взвешенным — Андрей с его тяжёлой травмой не выкарабкается. И тогда это ляжет на мои плечи грузом неподъёмной вины. И потому не подъёмной что я гляжу сейчас на этого здоровяка и полностью осознаю, какое бы решение я не принял, так или иначе это приведёт его к плачевному финалу. Наверное, сам Андрей тоже прекрасно понимал сложившееся положение вещей и потому ещё так рвался в бой, всем своим видом показывая абсолютное безразличие к смерти. И к чужой и своей собственной заодно. Такова была его поза, и она пугала, потому что была неестественна.

Я тяжело вздохнул и поглядел на затянутое тучами небо. Несколько раз принималось понемногу накрапывать, но тут же переставало. Видимо, небо иссушило свои запасы влаги за неполные трое суток непрерывного дождя. И теперь ему не хватало сил даже на то чтобы немного всплакнуть, над моей незавидной участью. Если ничего не измениться в ближайшие час-два придётся искать укрытие для нас с Андреем на ночь.

Эх! Где же чёрт его подери Монах!

Я услышал тихий тройной посвист. Для меня он прозвучал подобно грому среди ясного неба и в то же время волшебной побуждающей к жизни мелодией. Сначала я испуганно встрепенулся и напрягся, прислушался, свист повторился.

— Монах, — одними гудами прошептал я, и только после того догадался ответить на условный сигнал.

Монах тут же вышел из-за плиты, некоторое время постоял, издалека посматривая на спящего Андрея. Затем быстрым шагом подошел ко мне и, не говоря ни слова, уселся рядом, прислонился затылком к прохладному бетону и закрыл глаза. Было видно, что он сильно устал — осунулся и посерел. Его острый грязный кадык, так резко выпирал из под пыльной всклоченной бороды, что казалось ещё чуть-чуть, и он прорвёт кожу. Веки на глазах и кончики пальцев на цевье и прикладе автомата нервно подрагивали. Губы заветрелись, будто он отсутствовал не семь часов, а как минимум пару дней бродил по руинам города без воды и пищи.

Я отстегнул от пояса фляжку и протянул ему. Он никак не реагировал, тогда я толкнул его локтём. Монах открыл глаза, оскалил жёлтые зубы то ли в усмешке, то ли желая вцепиться мне в горло. Понятно, что это только мне показалось, но всё равно стало как-то неуютно. Он взял фляжку и стал шумно пить.

— Чего так долго? — Спросил я.

— Жрать охота, — игнорировал он мой вопрос.

— Суп из кошки будешь?

— Я буду суп хоть из старого ботинка.

— Только он холодный.

— Всё равно.

Я поднялся с места взял котелок и протянул его Монаху. Он зажал его между колен, ловко вытащил из рукава ложку и принялся жадно хлебать жижу, мясо он брал свободной рукой, отрывал зубами куски и со скрипом жевал.

Ждать пока он, наконец, насытится, и приступит к рассказу, было мучительно, но я предпочёл придерживаться именно этой тактики, не понаслышке зная крутой нрав Монаха. За едой он был подобен здоровенному цепному псу и не то что, отвлекать, его разговорами, но и смотреть в рот было себе дороже. Кусать бы конечно не стал, но запустить в голову ложкой мог запросто.

Смяв всё подчистую, Монах облизал ложку и спрятал её обратно в рукав, сыто отрыгнул, заметно потеплев при этом чертами. Он подмигнул мне и не замедлил вставить фитиля.

— А костерок-то зря запалил. Мало ли что? — Сказал он, впрочем, вполне равнодушно.

— Как бы ты тогда супчику порубал?

— Это так, это верно. Был бы горяченький, цены бы ему не было, но четыре с плюсом ты заработал честно. Спасибо.

— Приходить нужно вовремя. — Буркнул я польщённый высокой оценкой своего скромного кулинарного труда.

— Ты прям как баба, ещё немного и пилить начнёшь. А может, я тебя пялить? Не приголубишь с дороги? А?

— Не лезь, — беззлобно обрубил я, несмотря на то, что он переходил допустимые рамки.

— Как Андрюха?