Третье правило диверсанта

По инструкции я должен был тебя оставить, где нашел с пулей в голове. За что после и поплатился. Однако по какой-то причине через несколько дней ты напрочь потерял ориентацию и впал в детство. Это меня и спасло, ты оказался нужен. Вернее не столько ты, сколько то, что возможно осталось в твоей голове. Но видимо им надоело ждать, потому что ты вместо того что бы начинать вспоминать всё более углублялся в окружающую тебя действительность и даже придумал себе подходящее прошлое. К тому же они видимо нашли оптимальное приложение начерченного тобой маршрута. Письмо ты прочёл и новая карта у тебя в кармане. Так что думай сам егерь, что делать дальше. Если только ты сразу не отведёшь нас к городу, то начать предлагаю именно с архивов «Водоканала».

Монах так грубо перешел на деловые рельсы, что я сначала не понял, о чём он говорит. А когда до меня дошло, то чуть не запустил в него кружкой. Ему тоже от меня было нужно только одно. Я сдержался, хотелось прояснить пару интересующих вопросов.

— Кто ещё был с тобой, когда меня нашли?

— Это не важно, достаточно того если я тебе скажу что я остался один. В течение первого года кто погиб кто пропал. Смекаешь, о чём я? Шутки кончились Лёша либо мы первые находим город, либо остаётся до конца жизни прятаться по норам.

— Если всё так серьёзно, откуда у тебя это? — Я кивнул головой в сторону папки.

— Всё очень и очень серьёзно. А папочку мне передал один человек из руководства ГГО, имени его извини, сказать не могу. В скором времени сам с ним познакомишься, если всё путем пройдёт.

Темнил Монах, темнил. Что ж открылось многое, точнее вывалилось как из переполненного поганого ведра, с головы до ног в сведениях — не отряхнуться не просохнуть. Хорошо с этим после. Остался последний штришок.

— А кто был тем анонимным источников, не верю, что ты не знаешь?

— От кого сведения? — Переспросил он. — Дай-ка часики, которые ты нашел.

Я вытащил из кармана часы на цепочке и протянул их Монаху. Он улыбнулся и отрицательно помотал головой.

— Прочти ещё раз дарственную надпись и посмотри на фотографию. Вот от неё-то и узнали. Конечно, она сильно изменилась со времени, когда был сделан снимок. А кто она такая и кем тебе приходилась сам вспоминай.

Сказав это, он поднялся со скамьи и добавил:

— Пойду Андрюху сменю. Фляжку тебе оставляю, только не переусердствуй. Завтра тяжелый день, утром короткие сборы завтрак и выходим. Понимаю, много всего сразу на тебя свалилось. Посиди, подумай.

И он вышел из подвала.

Вот так и прошел наш обстоятельный разговор. Прояснилось многое, но ещё больше оставалось за бортом понимания. Такое сразу не переваришь.

Через минут пятнадцать появился насквозь промокший и злой Андрей. Бросив на меня не дружелюбный взгляд, он что-то бурча себе под нос, прошел с соседнюю комнату, откуда вскоре послышался его могучий храп.

Я просидел за столом в одиночестве около часа. В голове усиливался шум, не помогал и спирт. Пора на боковую. Взяв со стола фотографию, напоследок вгляделся в знакомые-незнакомые лица, убрал её в карман к часам, и проследовал в том же направлении что и Андрей. Добрался до постели и завалился на свободную раскладушку.

Уснуть не получилось, ворочался и думал, думал, думал.

И всё впустую, и всё не о чём.

Монах и Андрей поочерёдно сменяли друг друга, раздражая меня своими копошеньями и бубнением.

Только под самое утро навалилась муторная полудрёма, вымотавшая меня ещё больше чем бессонница.

Глава 15

Монах грубо растолкал меня. Слабо что, соображая, я подскочил на скрипучей раскладушке пытаясь нащупать на полу автомат, а заодно понять, где нахожусь. Вспомнил быстро и вся тяжесть вчерашнего дня со всеми его дикими откровениями и признаниями обрушилась на меня с новой силой. Словно срезанная на корню трава я рухнул обратно на постель, выдавив при этом из себя приглушенный вымученный стон убеждённого грешника.

— Я предупреждал вчера — не переусердствуй. — Сказал Монах. Я не нашелся, что ему ответить.

Голова трещала от похмелья и копошащихся не вмещающихся в ней мыслей. Что приносило большую муку трудно сказать, так же как я не мог точно определить, что сильнее допекает меня физическое или душевное недомогание. Всё настолько переплелось, что даже разбираться в этом не хотелось.

— Вставай егерь! — Привычным командирским тоном скомандовал Монах. — Ровно один час и не минутой больше на приём пищи чистку оружия и сборы. Мы и без того задержались.

По вбитой за годы обучения привычке, к беспрекословному подчинению старшему по званию, я тут же вскочил на ноги. Вытянулся по струнке и с готовностью выкрикнул:

— Есть!

— Вольно служивый садись за стол завтракать пора.

Он вышел из комнаты отдыха. Наспех приведя в порядок одежду, и разгладив отёкшее лицо я, поспешил за ним. Всё-таки военная дисциплина лучшее средство от беспокойных и потому ненужных мыслей. Сейчас предстояла серьёзная мужская работа, и места для жалости к себе там не оставалось. Я невольно улыбнулся.