Третье лицо

Рассказывают, что поэт Игорь Северянин был чрезвычайно глуп, но умел молчать так эффектно и значительно (прямо по Пушкину: «С ученым видом знатока хранить молчанье в важном споре»), умел так веско сказать: «Н-да…» – что все, кто общался с ним недолго, считали его очень умным и не верили его близким друзьям, утверждавшим, что он на самом деле полный дурак.

Иначе говоря, он был очень умен.

Легкости перевода

из старой записной книжки

Один мой друг удивлялся, что в русском переводе Ницше цитата из Стендаля переведена-переврана до неузнаваемости. Очевидно, кому-то было лень взять издание Стендаля на русском, найти этот пассаж и вставить его на место. Этот кто-то, наверное, переводил цитату в гугл-транслейте.

Но это еще ничего, не страшно! Я видел один переводной иностранный роман, где герой – русский человек – цитировал «известные стихи нашего знаменитого поэта»:

Я был когда-то сильно в вас влюблен,
Из сердца это чувство не ушло,
Но не хочу, чтоб сей тревожный сон
Печалил ваше нежное чело.
Была моя влюбленность молчалива,
застенчива, беспомощна, ревнива.
Я был влюблен настолько горячо,
Как вряд ли кто-то влюбится еще!

Картина маслом соль минор

Великий дирижер слегка опаздывал на премьеру оперы в знаменитом театре. Он, как полагается мировой звезде, взял билеты на рейс впритык. Чтоб вбежать к ожидающему оркестру и залу с опозданием не более чем на десять, ну, в крайнем случае на пятнадцать минут. Как это было всегда.

Но в аэропорту что-то пошло не так. Вылет задержали на полчаса. А потом минут десять не давали посадку. Соседка дирижера охала: «Мы-то ладно, а вот вам-то как тяжело, наверное! Люди ждут! Оркестр ждет!»

Почему-то эти причитания ужасно разозлили дирижера. Подождут! Не маленькие, не обоссутся! Он поклялся себе, что непременно выпьет кофе в вип-зале аэропорта.

Он взглянул на часы. Хо! Он опоздал всего на тридцать четыре минуты! Молодцом! Вышел из боковой дверцы, взбежал на возвышение перед пультом, открыл партитуру и вдруг услышал в зале громкие и гулкие шаги.

Обернулся.

По пустому залу шел человек. Пожилой джентльмен с серебристой стрижкой, в смокинге и бабочке. Он уселся на свое место в шестом ряду партера, поддернул свои идеально отглаженные брюки и сказал дирижеру:

– Извините! Пробки!

Вслед за ним из другой двери впорхнули две девицы в платьях лиловом и розовом, с голыми спинами. Потом еще кто-то.

Минут через сорок зал заполнился.

– Пожалуй, можно начинать! – крикнули с балкона.

Дело принципа

Был у меня в советское время один знакомый, довольно богатый человек. Весь дом в карельской березе, ампирной бронзе и мейсенском фарфоре. Трое детей, жена не работает. Как-то раз его выгнали со службы, что никак не отразилось на его благосостоянии: такси как ждало его по полчаса у дверей, так и продолжало.

Однажды я к нему зашел (сосед он был). Он сидит на стульчике в прихожей, одна нога босая, и носок себе зашивает. А внизу такси ждет. И он ругается, что денег не напасешься.

Я говорю:

– Ты что, мыла наелся?

А он:

– А я из принципа. Вот когда на работу устроюсь, тогда носки новые куплю. А пока штопенькаем, штопенькаем!

Все очищает аромат

ах, начало девяностых, жить в Москве легко и просто

Один не очень молодой человек, Коля Данилов его звали, ждал свою знакомую Катю Андрусевич около выхода из метро «Кропоткинская». Было лето. Девяностый год. Еще работал бассейн «Москва».

Коля Данилов на той неделе приехал из Хельсинки с конференции по ядерному разоружению, а он был сотрудником фонда «За открытый мир». Коля первый раз в жизни побывал за границей и был полон впечатлениями. Тем более что в Москве, несмотря на весь ветер перемен, царил полнейший Советский Союз. В смысле кафе, автомобилей, как одеты прохожие, и кругом плакаты «Перестройка – это возрождение ленинского облика социализма!».

Катя вышла из метро, красивая, стройная, в тонком желтом платье с синими цветами. Она тоже была не слишком молодая, но для Коли как раз. Она ему очень нравилась.

Коля бросился ей навстречу, они по-дружески легонько обнялись. Он ей тут же преподнес сувенир – сине-желтую коробочку мармелада. «Цвета шведского флага, – объяснил он. – Там у них всего десять процентов шведов, но они их очень уважают. Все вывески на двух языках. И вот прямо тебе к платью, смешно, правда?»

Она спрятала мармелад в сумочку и чмокнула Колю в щеку.

Прошлись по бульвару. Коля рассказывал, как там было в Хельсинки. Улицы, трамваи, заседания, гостиница, пиво и прочее. Дошли до памятника Гоголю, до того места, где фонари с толстыми железными львами на тумбах. Сели на скамейку.