Зевая, Алексей Григорьевич потянулся, вдруг заметив, что его сапог проехался по чему-то мягком у. Нагнувшись, он обнаружил грязный и растрепанный матерчатый цветок, неизвестно каким образом оказавшийся в карете. Впрочем, почему неизвестно каким? Свалился, должно быть, с платья Марии Семеновны, и, не заметив, они с Бецким затоптали его ногами? Неудивительно, ехали-то в полной темноте, теперь же светало. Алексей Григорьевич даже смог определить, что когда-то это, с позволения сказать, украшение было розового цвета и, скорее всего, впервые увидело свет на бальном наряде. Стоп! Но Мария Семеновна была в темном дорожном платье. Он попытался представить бальный цветок на дорожном платье и невольно рассмеялся. Получается, что бутоньерку обронил Бецкой, этот красавец и покоритель сердец в пол не мог позаимствовать пустяшное украшение у какой-нибудь придворной прелестницы, а затем потерять его в карете. Алексей Григорьевич попытался вспомнить, у кого на ближайшем балу было подобное платье, но ничего не получилось. Он хотел было уже бросить розан, но тут же подумал, что даже если Бецкому и нет никакого дела до сделавшей ему маленький любовный подарок дамы, он – Разумовский – просто не имеет права предоставить слугам возможность зубоскалить над незадачливой красавицей. Ведь когда цветок будет обнаружен, его без сомнения опознают, и бог ведает, что тогда придется вытерпеть несчастной. А ведь всем известно, как строга к адюльтеру Елизавета Петровна. Решив спрятать цветок и при случае вернуть его Бецкому или выбросить подальше от вездесущих придворных, Алексей Григорьевич завернул находку в платок и сунул в карман.
Немало обрадовавшись, что ему удалось спасти честь незнакомки, Разумовский снова вернулся мыслями к Ушакову, пытаясь догадаться, какого именно следователя порекомендует ему железный старец. Елизавета Петровна считала, что Андрей Иванович выпишет своего коллегу из-за границы, но кто при российском дворе доверится пришлому дознавателю? Пусть даже самому хорошему, но пришлому. Какие у него связи, рычаги давления? Ведь разнюхивать придется на самом верху…
Определенно там, где бы прошел вездесущий Ушаков, не прошмыгнет ни немец, ни француз. Вообще никто из поднадзорных иностранцев[19]. А впрочем…
НЕСКОЛЬКО ЛЕТ НАЗАД Елизавета Петровна приметила необычайно красивого певчего придворного хора, записанного в реестре как Алексей Григорьев, то есть без фамилии, по фамилии-то он был Розум, и происходил он из семьи простого днепровского казака Григория Яковлевича Розума и Натальи Демьяновны Демешко. Роман между цесаревной и певчим начался практически сразу, в результате чего потеряли всякую надежду вернуть себе прежние права бывшие фавориты цесаревны Семен Нарышкин[20] и Алексей Шубин[21] – оба в ту пору были отдалены от столицы. В одну из ночей, когда Алексей оставался в покоях у великой княжны, из шкатулки слоновой кости, что хранилась в специальном шкафу в гардеробной, исчезло жемчужное колье. По правилам, рядом с цесаревной всегда должны были находиться ее фрейлины и комнатные девушки, но в первые дни своего нового случая[22] Елизавета Петровна отсылала всех в дальние покои, дабы никто не смущал ее скромного ангела.
Расследование дерзкой кражи проводил лично начальник Канцелярии тайных и розыскных дел Ушаков, он же допросил всех находящихся при великой княжне дам и девушек, обшарил весь дворец, чуть ли не перекопал сад и даже пытался вскрывать стены и поднимать полы. Безрезультатно. На следующий день после кражи в Зимнем дворце, который чаще называли Смольный двор, проводился большой карнавал, на котором Елизавета и Алексей собирались появиться в испанских костюмах, а весь двор вплоть до последней комнатной девушки должен был преобразиться, представ в каком-нибудь причудливом виде. Разумеется, слугам были пошиты маскарадные костюмы, но в покои Елизаветы при этом никто из посторонних не заходил, две ее девушки сами посетили мастерскую, где получили заказанные платья и раздали их согласно списку.
Во время опроса дворни никто не отважился вслух произнести имя нового фаворита Елизаветы, тем паче не открыл, что в ночь кражи случай находился у цесаревны, но разве ж во дворце что скроешь?
Тогда же, получив от Ушакова подробный отчет о произведенном дознании, а также недвусмысленное пожелание допросить Алексея Григорьевича, Елизавета Петровна по-настоящему испугалась. Андрей Иванович знал свое дело, и там, где любой другой придворный скорее согласился бы отрезать собственный язык, а не выдать, что он посвящен в тайну личной жизни высочайшей особы, Ушаков выложил все начистоту, дав понять, что расследование зашло в тупик и не продвинется дальше до тех пор, пока Елизавета Петровна не дозволит допросить, и желательно под пыткой, бывшего у нее той ночью певчего. Ибо все нити вели к нему.