Тренер: молодежка. Книга 2

— Что случилось, Оксана Вадимовна?

— Да как вам сказать…

— Да уж как есть, так и говорите.

Но она все не решалась, мялась, жалась, как старая целка, так и хотелось ляпнуть ей: «Ну, Оксана Вадимовна, сказала „А“, не будь как „Б“!..» Наконец, зачем-то оглянувшись, драматическим шепотом она поведала:

— Воспитатель наша меня беспокоит! Елена Анатольевна.

Я насторожился:

— Ну-ка, ну-ка, Оксана Вадимовна… С этого места поподробнее!

Волнуясь и запинаясь, директриса поведала, что в последнее время наша воспитатель Пупс ведет себя не то, что подозрительно… а впрочем, и так можно сказать. Женщины лучше разбираются в женщинах, и Оксана заметила, что ее младшая коллега стала какой-то невесело-задумчивой, явно тяготит ее какая-то мысль, а однажды почудилось, что девушка была заплаканная… но когда Оксана попыталась с ней заговорить, та принужденно заулыбалась, сказала, что все нормально… отговорилась, словом.

— Не знаю, — директриса пожала плечами, — но боюсь, что не кончилось у нее история с этим ее…

Она выразительно поводила глазами.

— Женишком? — ухмыльнулся я.

— Ну да.

Это Оксана Вадимовна произнесла с отвращением.

Я поразмыслил. Рассказанное Оксаной было сильно похоже на правду, но что делать-то?..

— Иван Сергеевич! Попробуйте поговорить с ней. Вам она откроется!

Ишь ты! С чего бы это?..

— Почему вы так решили?

— Не знаю. Интуиция.

Ох уж эта мне хваленая женская интуиция!.. Я вздохнул и крепко почесал в затылке, хотя чувствовал здравые нотки в словах Оксаны Вадимовны.

— Ладно… Попробую. Где она сейчас?

— Да вроде бы где-то тут была. Очень прошу, Иван Сергеевич, поговорите с ней!

— Понял. Но у меня ответная просьба…

И я попросил начальницу приглядеть за нашей красоткой с кухни, вернее, за тем, чтобы, не дай Бог, никто из моих героев не посягнул на ее неопытность. Оксана клятвенно заверила меня, что глаз не спустит, после чего я отправился на розыски Елены Анатольевны под предлогом посоветоваться по некоторым воспитательным вопросам.

И обнаружил барышню бредущей сюда, в административный корпус. С первого же взгляда я понял, насколько Оксана права. Что-то грызло воспитательницу изнутри, это было видно по опущенной голове, осанке, походке… по всему, словом. Правда, когда я окликнул ее, она встрепенулась и постаралась улыбнуться.

Я не стал колесить вокруг и около:

— Елена Анатольевна! Что с вами происходит⁈ Меня это тревожит… — далее я торопливо и не очень складно изложил примерно то, о чем мы говорили с заведующей. Но в цель попал. Пупс слушала меня, не глядя, скосив глаза в сторону, и чем дальше, тем яснее понимал, что она не решается сказать то, что на самом деле гнетет ее.

Она как-то судорожно вздохнула. Чувствовалось, что она на грани, вот-вот, и признается в чем-то. Я очень мягко, осторожно поддавил:

— Ну что вы, Лена? Не стесняйтесь, скажите, ведь легче будет!..

Эти несложные слова прорвали плотину. Она еще раз длинно, прерывисто вздохнула, как пловец, которому предстоит прыжок в холодную воду… и поведала мне то, от чего я обомлел.

Оказалось, что этот чертов женишок преследует, изводит ее, а она, дура, по слабости душевной потворствует ему, тайком выходит из лагеря, они встречаются в поселке. Но это бы еще полбеды, а беда, в осознании Елены, подступила вчера. Жених стал настойчиво рваться сюда, в лагерь, причем нелегально.

Вообще говоря, вход посторонним в лагерь был запрещен, и территория была обнесена вполне прочным забором, хотя при желании, конечно, пройти было можно, ну примерно, как меня пропустила в «Зорьку» бабушка-вахтер, но жених-то именно хотел проникнуть незаконно, чем и парил мозги Елене.

В заборе, огораживающем лагерь, были две резервные калитки — так, на всякий случай. Запертые, естественно. А ключи хранились у Оксаны. Так вот, неугомонный дрыщ начал активную осаду той, которую он продолжал считать своей невестой: он напористо заговорил о том, что ему надо бы проникнуть сюда, в лагерь, так, чтобы никто этого не видел. Через одну из калиток. Он вынес «невесте» все мозги требованием похитить ключи и открыть ему путь в лагерь, причем именно так, чтобы никто не видел.

— Зачем?.. — изумился я.

— Ну… он говорит, что хочет написать репортаж для какой-то газеты. Повседневная жизнь подмосковного лагеря… как-то так. Говорит, что сделает из этого сенсацию.

— Поверили?

От этого вопроса товарищ Пупс скисла.

— Не поверили, — сказал я сурово.

Она захлюпала носом и приготовилась плакать.

— Ну-ну, Лена. Не надо слез, давайте уж доберемся до правды.

— Я не знаю, — всхлипнула она, — правда это, не правда…

И вслед за тем она сказала такое, от чего у меня… ну, если волосы на голове не зашевелились, то обалдел я точно.

— Подожди, подожди, Елена Анатольевна… — забормотал я ошарашенно. — Но это же… так он же просто редкая сволочь!

— Не знаю, — еле слышно прошептала она.

— Ну, дела…

А услышал я следующее.