Трем девушкам кануть

– Не знаю, зачем… Не хотела говорить раньше. Но мне кажется, эту обидную для меня историю надо знать, – сказала Нина Павловна. – Ты интересуешься этой Олей. Конечно, с ней ничего не случилось. Даже не думай. К сожалению, случается с другими, а олям их жизнь сходит с рук. Не знаю, чем она пригодится, эта история, скорей, ничем. Но чтоб ты не искал напрасно очередную жертву, расскажу. Не тот случай. Недавно я ее встретила поздно вечером. Знаешь, такое не рассказывают, но ладно, ты свой. Я думаю, она была в наркотическом состоянии… Иначе не объяснишь… Она стала очень возбужденно и громко жалеть меня, что у меня нет мужчин… Она, захлебываясь, стала мне описывать, Юрик, что она испытывает, ну понимаешь. Держит меня за руки и кричит, как это у нее происходит… Ужас! Нет, не в самом этом факте дело, а в том, что она кричала мне. Зачем? Унизить? Обидеть? С какой стати? Я ей говорю: «Оля! Если тебе так хорошо, так зачем же вести себя так плохо?» Она отвечает: «Ты старая дура! Кто тебе, кроме меня, это скажет! И ничего ты в жизни не понимаешь». И на ты меня, на ты…

– Когда это было? – спросил Юрай.

– Совсем недавно. Ты только уехал. Она и тебя вспомнила… Говорит, это ты выучила одного московского придурка… Извини, Юрик… Дальше я цитирую: «Ходит, воздух портит… Определенно импотент… Молодые должны трахаться, а не шпионить… От тебя, козлица, только такие и идут».

Я дала ей пощечину, Юрий. И вот почему я думаю, что она была не в себе. Она как бы очнулась… Заскулила по-собачьи… И вдруг… Ой, извините… Нина Павловна, извините… И убежала с плачем. А я, козлица, осталась… Вот такая история, Юрий… Просто, чтоб ты знал…

– Откуда она про меня-то слышала?

– Ты у нас не тайна. В этом нет ничего удивительного. Удивительна эта страсть против меня. С чего бы так и вдруг? Я с ней вполне контачила… Обозленность же ее была очень личной… Впечатление такое, будто только что, кроме всего прочего, конечно, обсуждалась моя скромная персона. И обсуждалась с ненавистью. Кем и за что?

– Всех ее дружков, – сказала мама, – вызывали в милицию. Никто ничего не знает. Грешат на азербайджанцев. Тут одна компания гуляла несколько дней. Привозили виноград. Могла с ними сесть в рефрижератор.

– Вы никому об этом не рассказывали? – спросил Юрай Нину Павловну.

– Как тебе – никому. А в общих чертах Севе Румянцеву. Он еще казал, что эту девочку давно боится. Она еще в райком к нему приходила, обещала вскрыть вены прямо на общем собрании.

– С чего бы это?

– Девчонки были в него влюблены, а эта явилась с объяснениями и бритвой.

– Что он сделал?

– Отнял бритву. Говорит, сильно порезался. А она хохотала как полоумная.

С Севой пришлось свидеться еще раз. Он приехал сам, снова спугнув мотоциклом кур на улице.

– Послали в Москву запрос о справке. Официальный, – сказал он. – В случае чего приедешь?

– В третий раз будет трудно, – ответил Юрай. – Но разве во мне дело. Главное – разгорячить милицию. Ты молоток, старик, молоток!

Сева исчез в клубе пыли, а Юрай стал собирать вещи. Не давала покоя какая-то деталь, мелочь… Ерундовина, которую он увидел и как бы не заметил. Но так и не вспомнил. А когда уже выходили из двора, мама ключом подцепила и вытащила из почтового ящика тараканий плакат. Не надо было вырывать его из маминых рук: она бы его просто выбросила. А так, пришлось прочитать и это дацзыбао: «Ну что, идиот, тебе не надоело? Свечечку можно зажечь и покруче».

– Не обращай внимания, – сказала мама.

– Это мальчишки, – сказал Юрай, – насмотрелись видашников.

– Если б я еще знала, что такое, – пробормотала мама, – эти видашники.

* * *

В Москве Юрай первым делом поехал к Майе. Она открыла ему дверь чисто умытая, с гладкими, схваченными резинкой волосами, похожая на отличницу и старосту класса. Детей не было – в садике. Зато был муж, бледный, тоже чисто вымытый и похожий на физорга парень. «После бани они, что ли?» – подумал Юрай. И квартирка Майи была свеже-опрятной, и дорожки в комнатах лежали наискосок, чтобы прикрывать зияющие раны линолеума, которые, несмотря наискосок, все-таки выглядывали лохмотьями, и Майя босой ногой направляла движение половика к сокрытию изъянов.

– Ой! – всплеснула руками Майя. – А я тут убиралась и тебя вспомнила. – Она полезла в ящичек под телефон и вынула бумажку. – Завалялась. Это телефон Жени, по которому Машка звонила… ну… насчет билета. Помнишь? Надо или выкинуть?

– Давай сюда, – сказал Юрай. – Я все подбираю, как мусорщик.

Майя пригласила в кухню, а муж-физорг тихо спросил:

– Ну, тогда я схожу за хлебом?

Метнулась Майя, что-то сказала ему тихо, на ушко, на что вымытый муж ответил:

– Да ты что? – и почему-то подергал себя за кадык.

Майя объяснила:

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. – Оказалось, по пьяни дружок мужа взял свое годовалое дитя и стал его подбрасывать. Подкинуть подкинул, а не поймал. Разбил мальчонку на глазах у Майиного мужа. И случилось с тем превращение. «Три дня его рвало не то, что до желчи… До крови… И все… Не пьет и стал тихий-тихий и вежливый до противности».