Требуется хранитель

— Не совета прошу! — оборвал причитания хозяин. — Сказал же — заплачу! Нужен будет совет — к умному пойду, а не к тебе. Свет застит только. Другую вырастишь, беда-то. Может, к тому времени я сдохну, мешать вам перестану. Ну, сделаешь?

Гость поник, опустил плечи, втянул худые руки в широкие рукава, отвел глаза, будто стыдясь себя, и кивнул:

— Сделаю. Завтра до обеда жди. Вырежем, как и не было, и пень выберем завтра же, да только знаешь, Федор, не дело это, ох не дело. Спросил бы сначала, поговорили бы, подумали. Что ж ты сразу, горячей рукой-то…

— Спросил бы? — вдруг взревел старик и шагнул к съежившемуся человечку. — А меня вы спросили, а?! Черта с два! Ну, Леша, скажи мне, что ты спросил у меня тогда? Может, вспомнишь? А я так помню! Про армию ты у меня тогда спрашивал, а про планы мои — спросил? Про то, хотел ли я вековать здесь, ты спросил? Думаешь, я забыл, что глохнуть стали машины под моими руками как раз после того разговора? Думаешь, я не знаю, чьих лап это дело? Спроси-ить! Много ты меня наспрашивал, в угол загоняя! «Пропадем без тебя, погибнем, умрет лес, заглохнет река, иссякнет поле!» Я ж на механика шел учиться, я ж мечтал инженером, мечтал самолеты собирать, а ты что сделал? Спроси-ить!

Старик наступал на гостя, а тот пятился, не оглядываясь, не оправдываясь, лишь все больше вжимаясь в пиджак, совсем теряясь в его тяжелом вороте. Упершись в столб крыльца спиной, он замер, как заяц, схваченный за уши свирепым охотником. Старик навис над ним, злобно выдохнул:

— Спросить его!

Зашуршало вокруг настороженно, тревожно потянулись к людям ветки сирени, старик откинул их резким движением руки.

— Я спрашивал! «Дядя Леша, когда меня в город отпустите?» Спрашивал, все на дорогу глядел, все дни считал, когда позволит дядя Леша уйти. И где я теперь? И где ты? И где тот мальчишка, что придет мне на смену? Тоже песни ему про нужду мурлыкать в уши будешь? Нежить и есть, черти бы тебя… Ненавижу вас: и тебя, и реку, и поле — всех! Провалитесь вы!

Захрустели в пальцах зеленые ветки, охнул-взвизгнул гость, вцепляясь в тяжелую руку старика. Зарычав, тот развернулся и приложил мужчину спиной о столб.

— Фе-др, — вылетело с коротким всхлипом из щуплой груди, — что мне было делать, что-о? Сам знаешь! А ты один такой! А ведь еще можно… — Человечек потянулся к старику, перебирая длинными пальчиками по руке, прижавшей его к столбу, зашептал скороговоркой: — Не поздно, я ведуном тебя сделаю. Немного в тебе открыть осталось. Федор, соглашайся! Федор, я тебе лес отдам, кусок тот, что за рекой… Ты же царем тут станешь, Федор…

— Царство твое — гнилье да болота. Пшел отсюда! — рявкнул старик и толкнул гостя в куст сирени.

Всхлип боли, короткое вяканье, стук калитки — и во дворе повисла мутная тишина, какая бывает после семейной ссоры. Тяжело прошагав по крыльцу, хозяин вошел в дом и запер дверь.

Ни в одном окне в эту ночь не было ни проблеска света.

— Кха-ар-р!

Утро старик встречал на крыльце, с дымящейся кружкой чая в руках. Рассветные лучи бойко разгоняли ночной сумрак, торопя день, и на фоне светлеющего неба четко вырисовывался силуэт молодой сосны, в ветвях которой опять прятался ворон. Но сегодня старика он не раздражал, даже наоборот — каждый хриплый «карр» вызывал довольную усмешку на сухих губах: человек считал последние часы перед освобождением. Вспрыгнула на перила крыльца кошка, мазнула боком по плечу старика и устроилась рядом умываться.

За забором загудела машина, фыркнула, затихла. Послышались мужские голоса, тягучие, ленивые. Загрохотало железо, хлопнула дверца багажника.

— Хозяин! — закричали с улицы. — Спишь, что ли? Степаныч, зарос ты тут совсем кустами, давай мы тебе все выпилим, хоть на мир взглянешь! Да и мы тебя увидим, чудо-юдо такое… Да где он, не помер часом?

— Помрет он, как же. Годи, сейчас выйдет. Не трожь! — резкий окрик, наверное, самому молодому и шустрому. — Без приглашения к Степанычу не суйся, дурак! Чо-чо… А ничо, потом расскажу.

— Заходите! — крикнул старик, пристраивая кружку на перила и спускаясь с крыльца. — Здесь я, идите сюда.

В калитку один за другим прошли три знакомых мужика и один чужой парень. На вопросительный взгляд старика главный в бригаде только рукой махнул: приезжий! Не любили здесь чужих, но деваться было некуда, поселок потихоньку рос.

— Привет, Петро! — почти дружелюбно приветствовал старик бригадира, протягивая ему руку.

— Привет, Степаныч! Чего звал-то? Алексей говорил, дерево свалить хочешь? Так мы перед работой заскочили, чего ж не помочь…

— О, здоровая! — удивился бригадир, когда старик показал ему на сосну. — Крас… Санька, тащи пилу, щас мы быстро!

Последнее обвиняющее «карр» утонуло в визге бензопилы. Сцепив руки за спиной, старик молча следил за тем, как летит светлая стружка из-под ненасытных зубьев. От отчаянно-острого запаха в носу защекотало, стало вдруг холодно и одиноко, и даже вид сорвавшегося с веток ворона не утешил.