Катя подарила Косте зажигалку, и Костя беспрерывно доставал ее из кармана, чиркал и смотрел на огонек. Глебка получил в подарок пистолет. Когда спросил: «Чем стрелять?» — Катя ответила: «Пока стрелять не надо». И патроны не отдала. Глебка не расставался с пистолетом, как и Костя с зажигалкой, носил пистолет в кармане и чувствовал его приятную тяжесть. Вооружен и опасен. В ответ подарил Кате бумеранг, чтобы она охотилась у себя по месту жительства, а Косте — два своих самых любимых цветных карандаша, чтобы Костя нарисовал ими что-нибудь выдающееся и сделался бы знаменитым художником. От Кости Глебка получил в подарок клюшку и шлем. А вот что Костя подарил Кате? Загадка. И для Глебки и для самой Кати, потому что Костя сказал: подарок есть и в то же время его нет. Пока что. Вот и сиди, ломай голову, варьируй.
Так шел, продвигался в дворницкой к заветной полуночи новогодний вечер. Костя периодически сбивал вилкой с канделябра нагар. Канделябр оплыл стеарином и приобрел заморский вид.
— Ты педант, — говорила Катя, подперев ладонью щеку и наблюдая за мятущимися от Костиной вилки огоньками свечей.
— Не хочу, чтобы копоть испортила красоту вашей чести.
Катя сидела под огромным зонтом, с которого свешивалась мишура со звездами. Волосы Катя термобигудями превратила в большие колокольчики, а губы помадой сделала цвета карамели. Огоньки свечей отражались в Катиных глазах, освещали ее щеку и ладонь, которую она держала на щеке. Катя была празднично красивой, необычной.
— Ты о чем думаешь?
— Вспоминаю фасолевый день. А ты?
— Я? О тебе. Мне нужны новогодние воспоминания. — И Костя поднес огонек зажигалки, максимально усилив его регулятором, к канделябру, и получилось, что горит еще одна свеча, самая яркая. — Ты сегодня какая-то…
— Какая? — спросила Катя.
— Пронзительная.
— Ио-го-го, веселись как черт! — заорал со своего места у телевизора Глебка.
— Что с тобой? — спросила Катя Глебку.
— Праздник.
Глебка опять заорал, и вместе с ним заорал и Костя:
— Приятель, веселей разворачивай парус! Ио-го-го!..
— Ты давал ему вина? — серьезно спросила Катя.
— Он пьет лимонажку.
— А что, — сказал Глебка, — холостяки поют. — И Глебка на четвереньках пошел по комнате.
Катя встала, подошла к телевизору и подняла с пола бутылку «Буратино». Понюхала. Глебка на четвереньках добрался до стола, потянулся к банке с тянучкой, но Катя опередила его: вернулась быстро к столу и поймала Глебку за руку, но, устыдившись, подняла с пола Глебку и усадила за стол. Придвинула банку и дала ложку:
— Ешь.
Глебка погрузил ложку в содержимое банки, потом полную ложку густого и сладкого содержимого заправил в рот и так и продолжал сидеть неимоверно тоже счастливый, с торчащей изо рта ложкой. В уголках губ появились коричневые пятна: начала таять во рту тянучка.
— В детстве обожала тянучку, — призналась Катя.
— Он не заболеет?
— Я не заболела. Всегда была здоровенькой. И веселой.
— А теперь?
— Что теперь?
— А теперь ты какая? — настаивал на ответе Костя.
— Капризная: все чего-то жду.
— Или кого-то?
— Или кого-то.
— А ты не прозевала?
— Не прозевала.
— И не ошиблась? — Костя как будто бы что-то выпытывал.
— Я же тебе сказала — я капризная. Это мое любимое занятие — капризничать.
— А ты перестань капризничать.
— Когда?
— Теперь.
Катя воспользовалась случаем, что Рожков у телевизора, и убрала со стола тянучку. Рожков сидел и пил «Буратино». Катя тоненько намазала хлеб маслом и положила на то место, где сидел за столом Глебка.
— Будет неприятная неожиданность, — сказал Костя.
— Да, мой поступок вроде диетологов из института. Неожиданность действительно была, когда Глебка с ложкой вернулся к столу.
— Ты меня обманула!
— Передохни на хлебе с маслом.
Рожков проявил великодушие, но не безвозмездно:
— Спать не заставишь раньше двенадцати?
— Нет.
— А после двенадцати?
— Гуляй, сколько ноги смогут.
Глебка промолчал. Начал есть хлеб с маслом.
Костя погасил канделябр. Остался гореть только фонарный столб.
— Зачем ты погасил свечи? — спросила Катя.
— Надоело снимать нагар.
— Разрушил иллюзию беседы при свечах.
А Косте представилось — сидят они с Катей где-то на бульваре летом у фонарного столба, а рядом с бульваром на какой-то большой северной реке вот-вот загудит ночной буксир, который толкает баржу с лесом или с чем-то там еще. И едят они, конечно, кедровые орешки. И вдалеке поет хор типа Пятницкого. И конечно, они счастливы.
— Где ты живешь, есть река? — спросил Костя.
— Реки нет.
— Мне казалось, что есть. Обидно.
— Комары есть, — улыбнулась Катя.
— Я не страшусь комаров. В армии я служил в Полесье.
— Ты по какому предмету не прошел в институт? — спросила Катя. Вопрос не был случайным — она давно хотела его задать и задала.
— По сочинению.
— Недобрал в запятых?
— Нет. Слишком раскрыл тему.
— Знаю. Ты поэт и не понят временем.