Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве

Обойдя вещевой рынок трижды, мы оба пришли к неутешительному выводу, что явление тотального дефицита не пощадило и заповедную дамбу. Гэдээровские колготки встретились нам в одном-единственном экземпляре и к тому же не того размера и не того цвета. Мечталось о розовых, красных, белых на худой конец. А эти были просто серыми. Самыми обыкновенными. Практически ничем не отличающимися от того, что мною было обнаружено в «Детском мире».

«Не сомневайтесь, они очень эластичные», — предупредила нас интеллигентного вида женщина и даже предприняла попытку растянуть колготки до нужной длины, после чего те вернулись к своему прежнему состоянию. «Возьмете?» — с надеждой поинтересовалась она и пообещала уступить целый рубль. Но из-за того, что мамы не было рядом, сделка не состоялась: и я, и папа оказались не способны к компромиссу. «Или все — или ничего», — прочитали мы в глазах друг у друга и медленно побрели к трамвайной остановке, не солоно хлебавши.

— Ладно… — бодрился папа. — Может быть, в другой раз…

— Может быть… — автоматически ответила я и, споткнувшись на ровном месте, рухнула на асфальт.

— Танька! — перепугался папа и бросился мне на помощь.

Лучше бы он этого не делал! Лучше бы он просто стоял рядом и ждал, пока я соскребу себя с асфальта, или, на худой конец, прочитал бы мне лекцию о том, как важно быть внимательной и осторожной в местах массового скопления людей. Но вместо этого папа прижал меня к себе и погладил по голове, а я не выдержала — и заревела, уткнувшись ему в живот. «Поплачь-поплачь, Танька!» — приговаривал папа и терпеливо ждал, пока я выплачусь, закрывая меня от любопытных глаз. И что удивительно, ни один из проходивших мимо не нарушил нашей идиллии. Разноцветная и шумная толпа обтекала нас с двух сторон, а потом соединялась в единый поток у выхода с дамбы, спеша по своим делам. Стоял сентябрь, ярко светило солнце, и мечта никак не хотела становиться реальностью. «Нет в жизни счастья», — подумала я и вздохнула полной грудью. Вздох получился тоскливым, как зевота.

— Пойдем, — пробормотала я и, опустив голову, двинулась вперед.

— Дай руку, — потребовал папа и вцепился в меня, как клещ в собачью холку.

При виде двинувшихся нам навстречу цыган хватка его стала еще сильнее, а выражение лица все отстраненнее. Мне даже на секунду показалось, что встречи с ними папа побаивается, как, впрочем, и я, потому что и мама, и обе бабушки неоднократно развлекали меня историями о том, что цыгане крадут детей, наводят порчу и воруют деньги прямо из кошелька, не нарушая при этом его целостности. И вот теперь они двигаются нам навстречу, как неумолимая сила судьбы.

— Купи ему петушок! — кокетливо пропела папе молодая цыганка в фиолетовом газовом платке, завязанном над левым ухом, в котором бултыхалась золотая серьга с красным камнем.

— Не надо, — буркнул ей папа и потащил меня за собой.

— Почему не надо? — цыганка не отставала от нас ни на шаг.

— Сказал, не надо, значит, не надо… — папин ответ был явно невежливым.

— Думаешь, отравленный? — усмехнулась цыганка и наконец-то посмотрела на меня: — Хочешь?

— Нет, — ответила я и поежилась: стало как-то не по себе.

— Купи петушок, — снова предложила цыганка и распахнула жакет, правая полочка которого напомнила мне кассу с буквами — в каждой ячейке по леденцу. — Купи, счастливый будешь.

Я вопросительно посмотрела на папу:

— Нет, — счастливый леденец проплыл мимо.

— А это? — цыганка, видимо, не собиралась сдаваться и приоткрыла левую полочку жакета, изнутри утыканную футлярами помад. Это, конечно, было посильнее завернутых в целлофан леденцов. — Смотри…

Боже! Какое зрелище! Перед ним померкло все: красный лак под намертво приклеившейся крышкой, тщательно оберегаемая упаковка из-под чулок, гэдээровские колготки моих одноклассниц, мамины каблуки и бабушкины кольца с рубинами. И ради этого я не спала ночами и ждала, когда вырасту? Все! Все, что располагалось за границами распахнутого жакета, больше не имело никакого смысла.

— Пойдем, — потянул меня папа, заподозривший, что я попала в зависимость от цыганских чар.

— Сейчас, — отмахнулась я и, сверкнув глазами, спросила у цыганки: — А еще что-нибудь у вас есть?

— Есть, — коричневая рука в золотых на вид кольцах скользнула в карман гипюрового фартука с грязными оборками и извлекла оттуда несколько круглых пластмассовых коробочек, под прозрачными крышками которых виднелись цветные кругляши теней.

Я их узнала! Польские тени «POLLENA» — мечта маминых подруг, а может быть, вообще всех красивых женщин.

— Сколько? — выдохнула я, заприметив коробочку с маленьким голубым диском.

— Пять рублей, — буднично ответила торговка и, опустив сокровища в карман, по-хозяйски пошевелила там рукой.