Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве

А еще на «Ан-2» перевозят грузы. Вмещается в него очень много. Ведь как приятно — лететь в небе и везти целый самолет узбекских дынь! Или партию лекарства в отдаленный уголок страны.

«Ан-2» обрабатывают поля химикатами. Если бы этого не делали, то от бессовестных вредителей погибли бы урожаи хлопка в Средней Азии, виноградники в Крыму, кубанская пшеница и фруктовые сады. Мне это было четко понятно — тоже с детства. Кто-то и прививки не делает, а химия — друг. Командировка ради удобрения полей так и называлась — «папа на химии». Пару раз я так и сказала, чем шокировала каких-то взрослых. Мама потихоньку договорилась называть это нейтрально «папа в командировке». Все лето «химичил», как некоторые постзоновские труженики.

Зимой пассажирские рейсы. Осенью грузы.

Так что круглый год наш папа был в командировках. И никогда не приходил ко мне в школу на родительские собрания. До такой степени нанеприходился, что моей чудесной учительнице нельзя было доказать, что у меня есть папа. Еще бы: когда у меня спрашивали, кто твой папа, которого никто никогда не видел, я отвечала — он летчик… А так обычно отвечали те, кто не видел своего папу с рождения. Как-то к нам в класс пришла новенькая — дочка военного. Ее посадили со мной, и на перемене она спросила, кто у меня мама, кто папа. С мамой проблем не было, инженер и инженер, а про папу я традиционно ответила — летчик. В тот момент, когда девочка спросила, какое у папы звание, вошла эта самая моя классная руководительница, добрая учительница, и внимательно прислушалась. Я задумалась (ведь у летчиков гражданской авиации не бывает звания) и, от волнения задумавшись особенно долго, выпалила: «Командир звена!» Все окружающие пионеры, и учительница в том числе, засмеялись. Дочка военного про звено смеялась громче всех. А я под этот смех растерялась и не могла доказать, что эскадрилья гражданских самолетов разбита на звенья…

Да еще учительница подошла, погладила меня по голове и попросила не обижать девочку, у которой папы нет, но которая тоже не хочет отличаться от всех остальных…

Когда я рассказала родителям о том, как смеялась учительница над моим «враньем», они тоже сначала растерялись. А потом додумались: дали мне газету, где описывались трудовые подвиги моего папы в ГДР и была его фотография — папаня крупным планом на фоне своего самолета. Я очень похожа на папу, так что ни у кого сомнения по поводу нашего родства возникнуть не могло. «Отнеси в школу!» — с нажимом сказала мама. Хотя всегда для мамы школа была чем-то вроде храма справедливости и незыблемости предъявляемых там к ребенку требований.

Я понесла. Даже бодро так понесла. Никогда в школе я ничем особо не хвалилась, потому что все у меня и так было: кубик Рубика, венгерский, настоящий, появился у самой первой, джинсы в нескольких вариантах тоже, черный «дипломат» с бархатным нутром, так нужный девочке в шестом классе, кроссовки — сначала румынские, потом синий-синий-синий «Адидас». Всё было. Где попадалось, там папа покупал и тащил нам. Мне кажется, хорошо, что у меня это было так сразу, без трепетного ожидания и невозможности получить, без зависти к тем, у кого это есть. Я не имела пиетета перед дефицитом. «Ан-2», кормильцу, спасибо. И гражданской авиации. Не шучу.

И вот пришла я с газетой в школу хвалиться. Подошла к столу классной руководительницы перед ее уроком, хлопнула газету перед ней и заставила убедиться, что папа у меня существует.

Но немецкие буквы не произвели на нее впечатления. Она преподавала русский язык. Тогда я ткнула пальцем в подпись под фотографией, где вполне можно было прочитать: «Карашо! — сказал Вячеслав Нестерин». Старушке пришлось поверить.

С сестрой уже не повторили такой ошибки. При первой же возможности мы заставили папу нарядиться в парадную синюю форму, блистающую золотыми дубовыми листьями фуражку с кокардой, прийти к ней в класс и на тематическом классном часе «Профессии наших родителей» рассказать о том, как он работает. Это помогло. Папа у нас красивый, гагаринского типа.

Мы ждали его и ждали. У нас не было мобильного телефона, и даже городского домашнего телефона не было ни в одной из квартир. Но была транзисторная радиола. Если в определенное время настроить ее приемник на ультракороткую радиоволну, то иногда можно было услышать то, как он разговаривает со своим вторым пилотом, диспетчерами и другими экипажами. Это он нас научил.

Когда мы особенно скучали, мы втроем часами крутили приемник. Иногда мы и правда слышали папин голос — мама его узнавала первая. А чаще, сквозь шум звуковых волн, сигналов, музыки и помех нам слышались его позывные, казалось, он говорит, чтобы мы ждали его, не скучали. И повторяет это, повторяет. Мы ждали — и каждый раз дожидались.

Сусанна Альперина

Звездный мальчик

Сегодня мы, первоклашки, впервые пошли в театр. Он назывался ТЮЗ. Что это значит, никто из нас не знал. Мы думали, что это от дразнилки «тю-тю», когда приставляешь палец к голове и крутишь им: «Ты что, того, тю-тю?»