Трав медвяных цветенье (СИ)

– Что ж? Люди и тут загрести пытаются, от недаденого-недарованного. Девки прядут, а лихие мужики на промысел ходят. А кто недарованное присвоит, у того дар отнимается. Отсюда все недуги и напасти. Кабы люди время чтили, и болезней бы не было. Но Господь милостив, травами мир усеял, только знает их не всяк… Оставайтесь, вон, у меня жить. Вместе веселей. Где вы там будете тесниться в своей Гназдовой крепости?

Молодые опять переглянулись и с сомнением оба головами потрясли:

– Да нам бы домой, Нунёха Никаноровна. Всё ж мы Гназды. Родные, опора, долг. Мы уж решили… – и живо откликнулись, – а ты сама к нам переезжай! Чего тебе здесь на отшибе? Народ неласковый. А мы отстроимся и тебя к себе перевезём. Чего? У нас хорошо, надёжно, и леса немеряны, и лугов не выкосить.

Старушка даже испугалась:

– Да как же я уеду-то? Всю жизнь тут прожила. Тут у меня и дедок, и сынок лежат… Смолоду здесь… каждая кочка своя… и Харитону близко наезжать…

– Да молодцу что верста, что полста, – пожал плечами Стах, – и к нам доедет, как навестить вздумает… А помощи и от нас хватит. Чего тут одной-то?

– Ох… – закручинилась бабка, – уговариваешь, милок, но страшно мне… ну, как я жизнь свою оставлю? Куда ни глянь – всё вспомнишь… А народ не так, чтобы плох, порой и ничего… Ты дай подумать, погоди… Может, когда и надумаю…

Стала, было, думать Нунёха Никаноровна, и к осени почти надумала, но тут навалились такие заботы, что не до дум. В самом деле – ну, куда ты уедешь, если с разных мест к тебе просители повалили. Солидные, небедные. До земли кланяясь, озолотить сулят. Но каждый со своим несчастьем. Первого старушка как случайного приветила: мало ль, какими путями заехал? Но степенный осанистый мужик на хороших лошадях, оказалось, по всей деревне искал да расспрашивал:

– Где тут, люди добрые, проживает Нунехия Никаноровна?

Соседи, которые знали старушку только как бабку Нунёху, сперва не поняли, что за цаца такая.

– Ну, как же? – пошёл разъяснять им приезжий, – известная лекарка! Про неё по свету слух идёт. Она, вон, девку порезанную из кусков собрала, что мышь не проскочит! И с моей беда. Дочку привёз – авось, поможет.

Девицу Нунёха залатала да выходила. Но, пока выхаживала, по первой пороше ещё сани подкатили… А помощники ещё до первой пороши были таковы. Уж так торопились…

Убеждала старушка Стаха подождать, и всячески уговаривала:

– Пусть бы братец приехал за сестрицей, тебе-то, молодцу, не к лицу.

Тот сперва соглашался, да только Зар, видать, посчитал, что чем дольше сестрица у Нунёхи проживёт, тем здоровее станет – во всяком случае, не спешил. Заспешил Стах.

– Ну, что ты рвёшься? – вразумляла его бабка. – За невестой пристало тройку посылать, а не кобылку вдвоём три дня мучить.

Но кобылка посматривала на него, будто подмигивала. И он решился.

– Не беда, – отвечал старушке, – уж как-нибудь доберёмся, кобылка у меня двужильная, выдюжит! – и доверительно понизил голос, – а нам бы не тянуть… кажись, перестарались…

И наутро бабушке откланялись.

– Что ж с вами поделать? – вздохнула она. – В добрый путь. Не забывайте. Заглядывайте.

– Не забудем! Заглянем! – сходу, слёту, из седла прокричали молодые и помахали платочком, только бабка их и видела.

Кобылка бежала весело, и впрямь двужильная. Оно, конечно, птичка-Лала не Бог весть, какая тяжесть. Однако подгонять лошадку Стах не решался. Шла она, как всегда ходила. Легко и радостно, весь день до вечера – да только под вечер забота возникла…

Никак иначе не получалось, кроме как в Липне ночевать. Когда с дорогами отработано – ты вольно-невольно в привычному раскладу тянешься. Вот так и вышло. Несколько лет ездя с ночлегом в Липне – в ней и оказался. И как прикажешь ночевать? К Минодоре, что ль, проситься?

К Минодоре, конечно, проситься Стах не собирался, и слыхал прежде, что где-то тут на краю неказистый постоялый двор, но ждало его ещё искушение: не минуешь городка, не проехав по главной улице – по той самой, куда смотрят кралины окна: известно, все крали на досуге в окошках красуются. Что до остальных проулков – там не то, что рогатый – там и кобылка ногу сломит, хоть с нюхом, хоть с ухом. Позагородят плетнями – и безлошадному-то не протиснуться, куда уж с лошадью. Но, за двор до кралиных ворот, пришлось свернуть и углубиться в непарадную путаницу. Плетнями здешними Стах сроду не ходил. А нынче спешился и пошёл. Кобылка в поводу.

– Заплутал, Стаху? – догадалась заботливая Лала, сидя высоко в седле, – может, поедем прочь?

Стах и сам бы прочь не прочь, да никак не выедешь: слева-справа плетни в перехлёст. «Ладно, – подумал, – авось, Бог поможет!»

Не помог. Грехов больно много. В плетне открылась калитка, и позабытый голос воскликнул:

– Ты ли, Стаху? Сто лет не заезжал!

«Ах ты! – дёрнулся Гназд. – Откуда ж ты тут взялась-то! Но хоть за «сто» спасибо» – и он молча перекрестился. Всклокотавшая ярость плавно улеглась обратно.

– Здравствуй, хозяйка, – отвечал он и любезно, и доброжелательно. – Верно. Не заезжал. Да и нынче мимо. Не поминай лихом…

Минодора живо выбежала из-за плетня: