Трав медвяных цветенье (СИ)

Когда тебе двадцать с лишком – чудно говорить о последнем дне… Впереди у тебя – светлое-бесконечное! Когда ещё кончится!

Когда тебе без лишка сорок – за плечами вехи потерь. Ты уже знаешь – всё когда-то бывает в последний раз…

Однажды повстречались на тропке луговой два друга-приятеля… Поздоровались, погуторили, как всегда… С детства знались, каждый день видались… И один другому и говорит, де, вечером загляну в гости… А другому и сомненья не пришло… Разумеется, зайдёт! А как же иначе? Частенько заходил. И невдомёк ему – не быть больше встречи. Всмотрись, беспечная душа! Вот этого – как рукой товарищ на прощанье махнул, как улыбнулся – больше никогда не увидишь! Никогда не встретитесь!

А то – сын с матушкой прощался. И тоже не навсегда. Толком и не оглянулся, о делах раздумывая. Легонько, небрежно ладонью покачал – да коня тронул. Всего ненадолго… Всего недалёко… Краем глаза глянул – привычно всё: матушка на крыльце, каждый раз так при отъезде… Ничего не запомнил. Ни лица её в тот час, ни платочка цвета, ни слов напутственных… Одно и тоже всегда… А больше сын матери – никогда не видал.

Влюблённые расставались после нежного свидания. И клялся юноша, что завтра ж, в это же время – умрёт, но будет под этим же окном! И ничто ему не помешает! И ничто его не остановит! А и в самом деле – что может ему помешать? Что пылкой младости во препятствие? Разве – потоп или конец света! Не было ни потопа, ни света конца. Но ни разу в жизни, до самой смерти, они больше не увиделись.

В последний раз уезжал Стах от Токлы медовым яблочным августом, свежим солнечным утром. С улыбкой по волосам пушистым гладил; с ласковым укором пенял:

– Ну, что ж ты так глядишь-то всё – словно хоронишь?! Скоро ещё приеду! Уж три года езжу – привыкнуть пора! Что ж ты всё во мне сомневаешься?

Верно. Как в родной дом – заваливался Стах на знакомый хутор. И всегда – как снег на голову. Скажем, возится Токла себе в огороде, или, там, к корове с подойником вышла – и вдруг ржание дальнее, топот копыт, молодой весёлый долгожданный крик: «Эгей! Токлу! Гостей принимай». Только ахнет женщина – и сразу истома на сердце: Стах приехал, молодец ненаглядный! Ничего дороже не было для Токлы. Каждая минута с ним – счастье бесценное! Пусть немного этих минут, пусть своя, другая жизнь у парня, и не она, Токла, судьба его – пусть! Малое счастье – всё равно счастье. Уж - какое есть…

Не задавала Токла лишних вопросов, не корила за долгое ожидание… Хотя догадывалась: где-то там, в других краях – есть, поди, зазноба-разлучница… Как не быть? Мужик статен-ладен, речист-плечист… Месяцами где-то гуляет… Что ж? Всё один? Навряд ли… Только ведь она, Токла – не пара ему и не указ… Понимала баба – а сердце всё равно ныло да постанывало – что ты с ним сделаешь? Днём работа отвлекает, а как ночь, да ещё ветер воет в трубе, да хлещет ветками клён за окном, хлопает влажными листьями, как птица крыльями – вслушивалась Токла в тёмные тревожные звуки – и ждала сквозь шелест и плеск ливней-снегов – дальнего стука копыт… Всегда ждала.

А разлучница – это верно! – была… Не так, чтобы совсем разлучница – но бабёнка интересная. Это сразу Стах отметил, с первого взгляда. Занятная бабёнка. И – палец в рот не клади. Ну, Стах и не собирался. Зачем палец-то? И почему в рот? Совсем другое обхождение с бабой надобно.

С бабёнкой этой свёл Стаха и случай, и братцев дружок закадычный… Был такой у Василя, погодка Стахова… Азарием звали. Так с юных лет прибились они друг к другу – и друг друга держались. Хорошим парнем был Зар, весёлым, деловым, трудолюбивым. Ну, а что к бабёнке той в гости хаживал – кто ж без греха? Это Стах разумел. По себе знал.

Бабёнку, бойкую да яркую, Зар навещал два года. И вот теперь расставался. Перво-наперво – потому что женился. Ну, а потом – просто расставался. Хватит.

Замечал Стах – такие дружбы большей частью и длятся по два года. Это – как в саду яблоневом. Поначалу – цветенье. Дух забирает от вешней лепестковой красы. От ароматов влекущих голова кругом. Да ещё повсюду птичье пенье-щебетанье. Пестрокрылые бабочки вдруг тихо опускаются в розоваые нежные чашечки. Шмели густо, басовито – серьёзно так – гудят…

Потом отцветает сад – и приходит ожидание плодов. Затихают восторги – но душа жадно ждет чего-то: знает – будет… И бывает – если зелёным не сорвать… если зазря с ветки не сбить… Наливается яблоко янтарём до прозрачности. Аж светится, солнцем пронизанное! И жалует – то! – зрелое, уже спокойное, уверенное, роскошное во всей своей щедрости. Неисчерпаемое! Всеутоляющее… да и – разве скажешь?! Жаль только – сочной этой сладости тоже когда-то конец наступает…

Ну, а как яблоки осыпались, листья завяли – тут уж чего ждать? Кабы брак законный – были б детки. А коль нет – так и нет ничего. Кто ж останется в засохшем саду пустом – когда где-то там, вдали, в других садах уж пускают яблони молодые почки?