Трав медвяных цветенье (СИ)

Пошли рубить. Сперва, конечно, ласково. С двумя артельными. Собственно, артель и правила, Стах звеном приходился. Понятно, без звена не подцепишь, не потянешь, а только звено – звено и есть. То ли дело – Проченская артель! Звучит солидно. Что касается пенька, то звался он прежним своим именем, с каким его давно знали. Меж тем владелец имени явно сменился.

Точно! Сменился! Отродясь Дормедонт Пафнутьич к артели близко не стоял, и никогда за все годы не сталкивался с ним Стах – а тут, распахнув дверь, аж упал. Впрочем, и Дормедонт Пафнутьич покачнулся - сынки под оба локтя батюшку подхватили. И осторожно на лавку усадили, притом, что прочитал Стах панику в шуринских глазах.

Происходило всё в уговорённом месте, на постоялом дворе, где каждый сам себе и гость, и хозяин. Так что от поклонов воздержались. Да и какие поклоны, когда тестюшка ещё при дверях зятька приветил:

– Ты, аспид?!

Стах спохватился и в руки себя взял.

– Вот те на! – усмехнулся горько, – чем же аспид?

Спокойно вошёл, не таясь. Молодцы так же по оба локтя от него большие пальцы за ремни заложили. Так что могли бы мирно договориться, кабы Лаван со всего размаху вепрем не попёр:

– Дочку родную, ирод, угробил! Я тебе дитя доверил, единокровное своё бесценное, которое любить и беречь тебе надлежало, а ты укокошил, зверь – и ещё пред глаза мне явился, злодейская душа твоя!

Так раскричался, что в дверь давай народ заглядывать. И то верно: старика впору пожалеть было. Стах понял с порога: сдал тесть. Хоть и не видал его почти два года – а горе в человеке всегда поймёшь. Значит, и впрямь любил… Ишь как…

Тестя Стах пожалел. Да и как не пожалеть? Никому отцова горя не пожелаешь. Но жалость жалостью, а вепрь – зверь опасный. Яростен, клыкаст, коварен. Чёрный зверь. Есть зверь красный, красивый, тот, что в артельском обозе: кунка, белка, рысь да лиса. Мягкость да ласка, блеск и перелив. А есть зверь чёрный, страшный: волк, медведь, лось да кабан. Из всех последний – хуже некуда. А у этого и вовсе клыки что сабли. И все про его, зятька любезного, душу. Повезло же в деле столкнуться! Заполошный, тесть пяди не уступит. Разве что сыновья спохватятся: понимают: мы ж и другие пути нащупаем, обойдём вас, останетесь ни с чем.

Оправдываться не хотелось, но слышит народ, пожалуй, ещё и караул кликнут. Следует ответить. Гназд широко перекрестился:

– Вот те слово, Дормедонт Пафнутьич – дочку твою никто не убивал, и грех тебе напраслину возводить. Уж и молва идёт, и есть свидетели, как оно случилось. В Проче, вон, подтвердят, которые тело видели. Сама она под обрыв спрыгнула, да кол зацепил. Тут уж – как Бог дал. А я ни при чём. Меня рядом не было.

– А с какой же стати кому придёт в голову с обрыва прыгать? – свирепо прищурился Лаван. – Значит, напугали её? Ты и напугал! Тебе позарез нужда от жены избавиться. На крале жениться.

– Да что ты городишь, почтенный тесть? – покачал головой Стах, – как я мог заранее предвидеть, что супруга в водяной подъёмник полезет? Услышала шум – видать, выбраться-убежать пыталась. Не знала, сколь скользко. Мы её в церкви отпели, похоронили, а кабы хотели скрыть – на месте бы закопали и следов не оставили.

Тут, опершись по-паучьи, Дормедонт привстал с лавки и зловеще процедил:

– Да зачем же тебе скрывать? Тебе скорей известить надо! Де, вдов и от жены свободен! Вот что тебе надо!

Сыновья с боков поддакнули:

– Ты ж и подстроил всё! А похоронами оправдываешься. И с Гназдами своими сговорился!

– Ну, семейка! – вздохнул Гназд. – Вам, что же, подробно всё рассказать, как дело было? Извольте! – он подошёл к дверям и настежь открыл, - заходи, народ! Все входите, сколько влезет! Рассказывать буду.

И рассказал. Всё доподлинно. И про свой брак. И про наличие девицы, на которой хотел бы жениться. Скрыл только, что девица Гназдова рода.

Как отнеслись почтенные обыватели к этой истории? По-разному. Никто, конечно, не одобрил наличие крали, но и не оправдал Лаванова обмана. И все без исключения пожалели искалеченную красавицу. Под конец согласились в один голос, что Гназды к смерти законной супруги непричастны.

Да с Гназдами и вообще-то – кому охота судиться? Даже Дормедонт с сыновьями примолкли, только злыми глазами зыркали. Поняли: теперь пойдёт слух – отбивайся только. Так что обвинения Стах пресёк.

А вот что дальше делать? С озлобленным семейством не сторгуешься. Откуда только взялись, преемнички...

– Что с тем, прежним-то? – между прочим поинтересовался Стах. Лаван не почёл нужным смолчать:

– Другой зять, не тебе чета, перекупил у него, выгодно стало. Прогорел тот: больно добрый.

– А ты, значит, злой, – задумчиво покивал Стах. – Зря. Ты ж, поди, понимаешь, Дормедонт Пафнутьич, что куска лишишься, ежели мы отступимся?

– А куда ж вам отступаться-то, – усмехнулся Лаван, – раз подкатили? Тоже кусок из зубов.

– Да нет, Дормедонт Пафнутьич, ты не знаешь, – вздохнул Гназд, – у нас тропки проворные, товар справный, а вот ты будешь людей обижать – навернёшься. Неловко у тебя как-то получается. Больно напролом.

Лаван победно ухмыльнулся:

– Так я не чета другим. Я могу напролом.