Траурный марш по селенью Ранкас

Но скоро пришла не она, а славная жандармерия, Здесь авторы его жития не совсем согласны: те, кто хотят его допечь, нашептывают, что предала его Игнасия, и даже утверждают, будто по нищете своей она в то дождливое утро протянула руку за пригоршней красновато-желтых бумажек. Ремихио с этим не согласен и, оправившись от припадка (а ему все хуже, он чуть не каждый день бьется в пене), говорит: «Это его дочка Хуана». Неужели правда? «Ее мужа забирали в солдаты, – говорит горбун. – Ему было под тридцать, но они ему годы сбавили. А Хуана поменяла его на отца. Я сам видел в списке его имя». Этого быть не может. Военные не подпускали Ремихио к бумагам, он у них только мусор выносил.

Чакон барахтался в тяжелом, страшном сне. Он месяцы не спал под настоящей крышей. Ему снилось, что его колет острый шип. Он поднял ногу и рассмотрел, ступню. Она была вся в камешках, как маис в зернах, и он их обобрал, но оказалось, что ни мяса, ни кости нет – пустая кожа. Он очень устал и проснулся лишь тогда, когда завыли псы и загрохотали выстрелы. Он открыл глаза. В окошко сарая ударялись пули. Дом окружали жандармы. Чтобы его напугать, они стреляли целый час, а он сидел, притаившись за мешками, и слушал, как щелкают пули о дерево. К полудню выстрелы стали реже и над перепуганной Янакочей нависла искусанная псами тишина. Эктор прильнул к щели между досками.

– Чакон! – кричали жандармы. – Не стреляй, тут дети.

Глаза, способные разглядеть ящерицу в безлунной ночи, разглядели за школьными фартучками девять жандармов и дюжину стрелков. Некоторых он узнал, взглянул на свой револьвер и взвесил на руке мешочек с пулями.

– А, черт!

– Эй ты! – крикнул Кабрера. – Не будешь стрелять – не убьем!

Эктор приоткрыл окно и заморгал от яркого света. Он увидел Янакочу, пастбища, путь в Уараутамбо, морду гнедого, предостереженья Пис-писа, неудавшийся мятеж однокопытных, тридцать лет тюрьмы, нацеленные дула винтовок и пошел до ступенькам вниз.

Сержант Кабрера смотрел на него с восторгом, со злобой, с завистью.

– Вот ты и оступился! – кричал он. – Нашлась, на тебя управа!

Глава тридцать четвертая, из которой читатель узнает, о чем говорил Фортунато с выборным Ранкаса

Старик увидел кровли селенья и остановился. За пятьдесят тысяч дней до этого остановился здесь и генерал Боливар, прежде чем войти в Ранкас. Боливар хотел Свободы, Равенства, Братства. Хитёр, однако! Мы получили Пехоту, Кавалерию и Пушки. Фортунато, еле дыша, бежал по улочке, и, глядя на его побелевшее лицо, люди видели беду.

– Идут! Солдаты идут!

Он хватал воздух широко открытым ртом.

– Откуда?

– Через Парью.

Он опустился. на землю. Примерно за пятьдесят тысяч дней до этого майора Расури, через пять суток возглавившего прославленную «атаку перуанских гусаров», чуть не лягнул конь, испугавшийся яркой бабочки.

– Пресвятая дева, помоги!

– Пробил наш час!

– Надо что-то делать…

– Перебьют нас как собак!

– Почему это перебьют? Солдаты защищать нас должны, а не убивать.

– Где выборный? – спросил Фортунато.

Люди бестолково метались по площади, и ему невольно представились мухи, одуревшие от яркого света.

– Мы не мухи, – громко сказал он.

– Ты что, Фортунато?

Теодоро Сантьяго завел свое:

– Все за грехи! Почему алтарь не доделали? На пакости денег хватало, а богу – шиш? Бога забыли! Грешники вы, распутники нечестивцы!

– Заткнись!

– Бесстыдники, бога не боитесь! На колени!

– Да заткнись ты! – заорал Фортунато, хватая дона Теодоро за черные лацканы, на которых еще не просохли слезы его жены. – Тише! Не кричать надо, а бороться. Сегодня нам жизнь или смерть. Берите палки, камни, что есть под рукой! Жизнь или смерть, будем драться до конца, ясно?

Восемьдесят темных от работы рук схватили по камню. Склоняясь к земле, люди увидели, что к ним бежит выборный.

– Откуда идут? – кричал он.

– С трех сторон, – задыхаясь, сказал низкорослый Матео Гальо, – через Парью, через Пакойян и по шоссе.

От помещичьих земель двигались рысью триста всадников под началом Мануэля Искариота Каррансы. Примерно за пятьдесят тысяч дней до этого по той же дороге двигалась наша кавалерия под началом генерала Некочеа.

– Всех нас перебьют! – застонала женщина.

– Не бойтесь, друзья! – сказал Ривера. – Ничего с вами не случится. В Вилья-де-Паско Адан Понсе встал Против войск. И что же он, умер? В кафе не ходит? Я сам вчера видел – сидит, пьет бульон. Ничего не случится. Все будет в порядке!